Игорь Сергеевич работал в школе уже год, заменив ушедшего на пенсию физика. Его первое появление произвело настоящий фурор, и учитель быстро стал самой обсуждаемой персоной в школьных стенах. Когда Игорь Сергеевич стоял у доски, объясняя очередную тему, девочки с замиранием смотрели на него, отчетливо запоминая каждое слово, а после обсуждали мужчину на переменах.
Мальчишкам тоже было с ним интересно, потому что они любили физику – интересную, объясняющую большинство вещей в этом мире, науку. Стоит ли говорить, что для сдачи ЕГЭ этот предмет выбрало рекордное количество учеников? В их числе была и Рита.
Она никогда не грезила «наукой Ньютона», как говорила ее мама. Наоборот, Зуева была, кажется, закоренелым гуманитарием и любила литературу. Поэтому, когда Рита сообщила родителям о своих планах поступить на факультет физики, она по-настоящему их шокировала. К счастью для Зуевой, родители приняли ее выбор с достоинством и полностью ее поддерживали.
Рита никогда не строила иллюзий и прекрасно понимала, что ее любовь останется самым большим секретом в ее жизни. Она никогда не осмелится признаться в том, что чувствует, не позволит себе произнести постыдные слова вслух. Эта любовь запретная и незаконна. Игорь Сергеевич намного старше. И он – учитель. А Рита – всего лишь семнадцатилетняя девочка, одна из бесконечного множества его учениц.
– Рита. – Голос Игоря Сергеевича раздался прямо над ее ухом. – Ты действительно думала, что можешь так просто уйти?
Удивительные сапфировые глаза были наполнены беспокойством, смешанным с раздражением.
– А что еще мне делать? – непонимающе спросила Рита.
– Тебе нужно к врачу, – прозвучало в ответ. – Осмотр Ольги Александровы не дал точных результатов, а я не хочу, чтобы ты мучилась, особенно из-за деревяшки в моем кабинете. Я отвезу тебя к врачу.
Его последние слова прозвучали для Риты, как гром среди ясного неба. От мысли, что ей предстоит ехать с Игорем Сергеевичем в одной машине, девушку замутило. Находиться наедине рядом с учителем, да еще не в стенах школы. Слишком немыслимо для Риты. И невозможно.
– Я позвоню своим родителям, Игорь Сергеевич, – как можно решительнее произнесла Рита. – Вы и так со мной провозились столько времени. И у вас наверняка есть свои дела.
Рита вдруг покраснела, что не укрылось от физика. Засунув руки в карманы брюк, он сказал:
– Я совершенно не тороплюсь. – Физик нахмурился. – И помощь тебе никак не нарушит моих планов.
– Хорошо, – выдохнула Рита, решив уступить. – Спасибо вам.
– Перестань уже меня благодарить, – попросил учитель и тепло улыбнулся ей.
Глава 3
Окулова
– Перестань уже меня благодарить, – просит учитель и тепло мне улыбается.
Попытка вернуть Максиму Михайловичу деньги за чай в столовой не увенчалась успехом. Я улыбаюсь учителю в ответ и ставлю сумку на свое законное место – первую парту во втором ряду, напротив его стола. Максим Михайлович в ожидании звонка расслаблено скользит взглядом по еще полупустому классу, откинувшись на спинку высокого кожаного кресла.
Туда-сюда снуют мои одноклассники: мальчишки бросают учителю безразличное «Здравствуйте», что разительно отличается от томного «Добрый день, Максим Михайлович» – излюбленного приветствия девочек. Он в ответ лишь молча кивает, не выражая никаких эмоций, и его бесчисленные воздыхательницы понуро бредут на свои места, мысленно готовясь к следующему раунду.
Еще будучи учениками девятого класса мы, впервые увидев нового учителя русского языка и литературы, были восхищены тем, как невозмутимо он держится среди школьного переполоха и как рассудительно он говорит обо всем на свете.
Мое знакомство с учителем поначалу не задалось: я постоянно пыталась спорить с ним, особенно по поводу своих оценок. Но потом все как-то само собой пришло в норму, и Максим Михайлович покорил меня тем, как глубоко он знал материал и как его преподносил.
Звенит звонок, и я, встряхнув своими волосами, обращаю все внимание на Максима Михайловича. Он поднимается с кресла и, взяв в руки наш журнал, говорит:
– Здравствуйте, одиннадцатый «Г»! – Его губы расплываются в недоброй улыбке, и я думаю о том, что сейчас нам придется писать сочинение. – У меня для вас есть прекраснейшая новость!
Мои одноклассники, да и я тоже, резко выдохнули. В нашей школе на параллели всего два класса – одиннадцатый «М» – математический и наш, одиннадцатый «Г» – гуманитарный. На бумаге все выглядело прекрасно, но в действительности многое обстояло иначе. Если ученики 11М действительно могли гордо называть себя математическим классом, решая сложнейшие задачи чуть ли не в уме, то в нашем 11Г учились, в основном те, кто не попали к математикам. Гуманитариями назвать нас можно было с большой натяжкой – практически весь класс состоял сплошь из троечников, причем по всем предметам.
Тут стоит отдать должное Максиму Михайловичу, который всеми силами пытается превратить наш 11Г в действительно гуманитарный класс, а не в его жалкую пародию. Получается у него это с переменным успехом.
– С сегодняшнего дня я – ваш классный руководитель.
Эти слова звучат в полнейшей тишине. Не сочинение. Все гораздо хуже. Да, весь класс был в курсе того, что наша классная вот-вот уйдет в декрет, но о том, кто займет ее место, мы едва догадывались и последние пару недель на переменах затевали ожесточенные споры по этому поводу.
– Мы думали, что это место займет Маргарита Юрьевна, – признаюсь я, нарушая оцепенение одноклассников. – Разве это не очевидно?
Максим Михайлович склоняет голову на бок, внимательно глядя меня.
– Мы счастливы, – с придыханием сообщает ему Юля Маленкова, накручивая нарочито выбившийся из прически локон на длинный, с ужасающе красным маникюром палец.
Максим Михайлович раскрывает журнал на нужной ему странице, что-то внимательно ищет в нем, а потом, отбросив его в сторону, признается:
– Не могу сказать того же и о себе.
Кабинет тут же заполняют тяжелые разочарованные вздохи, а мне почему-то становится неприятно, хотя я прекрасно понимаю нашего новоиспеченного классного руководителя.
– В вашем классе ужасающая успеваемость, – разочарованно говорит Максим Михайлович. – Несмотря на то, что вы гуманитарный класс, ни в одной гуманитарной дисциплине вы не преуспели, за исключением Окуловой, Бойковой и Северцева. В классе – тридцать человек и всего лишь один отличник и две хорошистки.
– Максим Михайлович, – вступает в разговор лучшая подруга Маленковой, – мы же не математический класс.
– В отличие от вас, Назарова, ученики одиннадцатого «М» прекрасно разбираются еще и в литературе, обществознании и истории. Если же я сейчас попрошу вас вспомнить, кто написал «Матренин двор», то боюсь, что в ответ услышу тишину.
Максим Михайлович обходит свой стол и, облокотившись о него, снова говорит:
– У вас не так много времени, чтобы наверстать упущенное. Впереди вас ждет ЕГЭ, и если сейчас вы не возьметесь за ум, то в мае, оглянувшись назад, горько об этом пожалеете. – Учитель делает выразительную паузу. – Сегодня, перед тем как прийти к вам на урок, я тщательно изучил перечень выбранных вами дисциплин, которые вы выбрали в качестве экзамена. И я, признаюсь честно, – он становится еще мрачнее, – крайне удивлен.
Юля вдруг опускает голову, словно не хочет, чтобы Максим Михайлович заметил ее. Но именно Маленкова, судя по всему, решила сдавать ЕГЭ по каким-то неправильным, по мнению учителя, предметам.
– Сначала я подумал, что это шутка. Но нет, в заявлении все черным по белому написано.
Я хмурюсь, пытаясь понять, что именно вызвало у Максима Михайловича такую реакцию. Но через несколько секунд он задает Юле вопрос, и все встает на места: