– А я уж думал, дети твои через слово лаять будут…
– Пытаетесь шутить. Это хорошо. Значит, эмоциональный стресс не очень глубокий… Меня Джорджио зовут.
Я кивнул. Накинул ремень сумки на плечо и, поднявшись со скамейки, махнул рукой в сторону арки, почти неразличимой за кустами, деревьями и чугунной оградой:
– Нам в ту сторону. Пошли… Не в смысле «говори пошлости», а в смысле «двигай лапами»… Друг, кстати, челюстью тоже не шевелил. Мол, иначе у него лай получается.
Мы двинулись вниз по аллее.
– Кто такой Джарви Ом гали-Пилур? – внезапно поинтересовался пёс, труси́вший сзади.
– Плод моего бессознательного. Результат самоудовлетворения головного мозга… – Я резко затормозил и, повернувшись к псу, спросил: – А откуда ты знаешь про Джарви?!
Он тоже остановился и сел на асфальт.
– Вы о нём думали.
– Когда это?!
– Когда покупки в сумку складывали.
– Так это было минут… – дцать тому назад!
– Да.
– И ты, заметив, что я думаю о Джарви, решил меня догнать и поговорить…
Я не столько задавал вопрос, сколько делал вывод.
– Да, – снова подтвердил этот четвероногий.
– Между прочим, читать чужие мысли – свинство. Мысли суть личное, интимное. Как половой акт. Тебе нравится, когда за тобой наблюдают во время случки?
– Меня вообще-то за тем сюда и послали.
– Оплодотворять городских сук?!
– Читать мысли…
– Потрясающе! – сказал я. – Вот смотрю сейчас на тебя и думаю: а почему я до сих пор не бегу к таксофону[12] и не набираю заветное 03?!
– Вы надеетесь, что это не сумасшествие. Снова оказаться в психиатрической клинике вам не хочется. К тому же вы себя проверили и убедились, что я не зрительная галлюцинация. А поскольку то, что вы видите, прекрасно соотносится с тем, что вы слышите в своей голове, то… это ещё раз подтверждает, что я не галлюцинация.
– Знаток души человеческой… – не удержался я от комментария. – Хорошо ещё, ты не первый странный сенбернар, встречающийся мне на жизненном пути[13]. С тем псом поговорить, правда, не удалось. Да и разговаривал ли он вообще?! Хотя он ведь не ко мне приходил… А может, это именно ты и был?!
– Нет, мы встречаемся впервые! – уверенно заявил Джорджио.
– Вот что, человека друг, давай-ка меняться информацией: ты рассказываешь мне о себе, а я тебе о Джарви. Идёт?
– Конечно. Ведь меня за тем сюда и послали.
Лев. 20.08.1997
В конце предыдущей недели я получил направление в психиатрическую клинику, а уже восемнадцатого числа, в понедельник, с полным набором необходимых документов явился в приёмное отделение. Но оформиться в этот день так и не удалось – не было свободных мест. Пообещали принять в среду.
И вот я снова припёрся.
В этот раз откладывать обследование не стали.
На заполнение бумаг ушло примерно полчаса. Затем я спустился в полуподвальное помещение и сдал на хранение верхнюю одежду и уличную обувь. Поинтересовался у женщины, забравшей мои вещи, что делать дальше. Она сказала, чтобы я топал туда, откуда пришёл, и выяснял это именно там.
Квест, значит, квест…
Врач выдала следующее указание: сесть на скамейку у кабинета и ждать санитара. Минут через десять в помещение, где я находился, зашёл сухощавый дедок. Глянул на меня, усмехнулся и сказал:
– Ну что, спортсмен, шагай за мной!
Выглядел я, наверное, и правда странно: на мне были спортивные трусы, футболка, носки и кеды. В руке – пакет с туалетными принадлежностями. Но, по-моему, санитар тоже смотрелся нелепо: спортивные штаны и тельняшка никак не сочетались с чёрными туфлями и белым халатом нараспашку. Этакий медбрат, гопник и десантник в одном лице…
– Куда? – осведомился я.
– В пятое. Пойдём по улице. Тут, конечно, недалеко, но… не замёрзнешь в трусах-то?
– Не замёрзну.
Мы покинули корпус, где размещался приёмный покой, и направились в пятое отделение. Оно занимало большой деревянный дом на склоне холма. Получалось, что с западной стороны строение было одноэтажным, а с восточной – двухэтажным. Мы вошли через центральный вход, располагавшийся с торца. Санитар провёл меня на второй этаж, открыл ключом две двери – обтянутую железной сеткой раму с врезным замком и типичную для больниц деревянную, покрашенную белой краской.
– Витя, в карантинной места есть? – крикнул мой провожатый с порога.
Витя – ещё один санитар. Он года на три старше меня. Одет по-щёгольски. Не будь на нём белого халата, я бы и не догадался, что передо мной медицинский работник. Про себя окрестил его Пижоном.
– Есть, но там сейчас полы моют, – высокомерно растягивая слова, ответил Витя.
Пожилой санитар махнул рукой в сторону обшарпанного кресла и объявил (квест же!) мне очередное задание:
– Посиди пока. Успеешь ещё належаться…
– И где эта карантинная? – спросил я, опускаясь в кресло.
Он ткнул пальцем в сторону деревянной двери метрах в десяти от нас:
– Видишь в конце коридора сортир? Слева от него – железная решётка. Это твоя палата.
Столь близкое расположение туалета могло радовать только тех, у кого диарея.
Людей в коридоре было не слишком много. Трое играли в карты – в тысячу. Двое – в шахматы. Ещё двое смотрели телевизор.
Неуютно… Впрочем, чего ещё ожидать от психбольницы?!
Я перевёл взгляд на чёрно-белый экран старого «Рубина». Беззубый Шура́[14] картаво пел про холодную луну. Я брезгливо поморщился: количество заднепрохо́дных фриков, прорвавшихся на ТВ, от года к году неуклонно росло.
Через несколько минут Шурý сменила Таня Буланова[15] – взрослая тётя, желающая сойти то ли за плаксивую девочку, то ли за дурочку. Тоскливо, однако…
– Эй, граждане психи, одевайтесь на прогулку! – глянув на часы, возвестил Витя-Пижон.
Коридор мгновенно наполнился суетливыми людьми, к которым присоединились телезрители и шахматисты.
– В пятую палату не заходите! – крикнула дебелая, лет пятидесяти, техничка в роговых очках с толстыми линзами.
Невысокий мужчина с огромным носом подбежал к ней, обнял и прижался щекой к большой груди. Он неразборчиво бубнил что-то, а она гладила его по голове. Со стороны сцена выглядела очень трогательно – как в мелодраме.
Седой пузатый старик интеллигентного вида просительно вытянул руку и прогундел:
– Мне бы ложечку, туфель надеть…
За что мгновенно получил от Вити кулаком по темечку.
– Чего тебе надо?! – с вызовом поинтересовался Пижон.
– Ложечку, туфель надеть, – продолжал канючить дед.
Последовал ещё один удар, и всё тем же хамским тоном молодой человек повторил свой вопрос:
– Чего тебе надо?!
– Ложечку – туфель…
Кулак в очередной раз обрушился на черепушку больного.
– Чего тебе надо?!
Старик отрицательно покачал головой.
Произошедшее возмущало, но я предпочёл промолчать, поскольку местных правил, писаных и неписаных, пока не знал. Понимая, что смалодушничал, успокаивающе забормотал себе под нос:
– В чужой монастырь со своим уставом не ходят…
Сборы закончились, и пациенты под присмотром санитаров гуськом спустились по лестнице, что напротив пятой палаты – той самой, куда меня определили. Однако гулять ушли не все: картёжники невозмутимо продолжали игру.
Через пару минут на этаж по той же лестнице поднялась медсестра в белом халате и медицинской шапочке. Ей было лет тридцать – тридцать пять. Личико миловидное. И фигура хорошая. Пожалуй, она единственная, кто здесь и сейчас вызывал у меня симпатию.
– Карантинные, почему до сих пор на воле?! – вопросила эта фемина. – А ну живо к себе!
– Там ещё пол не высох, – не оборачиваясь, возразил один из игроков. – И не проветрилось толком. А нам весь день сидеть в этом клоповнике.
– Чуток свободы вам, конечно, не повредит… Даю пятнадцать минут! Успеете доиграть – молодцы! Не успеете – всё равно топаете в палату. Ясно?
– Ясно! – дружно согласились картёжники.
Повернувшись ко мне, она поинтересовалась:
– А ты новенький, надо полагать?
– Точно так, – подтвердил я.
– Тогда у тебя тоже пятнадцать минут. Затем выключай телевизор и присоединяйся к ним.