Александр Сергеевич сидел на старом диване, положив ногу на маленький, уродливый и нелепый стол, как Наполеон на барабан на картине Верещагина. Правда, видел он перед собой не Бородинское поле, а древний холодильник серого цвета. Холодильник походил на сейф – и цветом, и исковерканной местами дверцей, будто её пытались вскрыть ломом, желая добраться до дорогого содержимого. В холодильнике же действительно были ценности: охлаждались две бутылки водки и плавала в уксусе квашеная капуста в ожидании Семёна – соседа, товарища и, по совместительству, собутыльника Александра Сергеевича.
Дружба эта была странная. Работали Семён и Александр Сергеевич в одном институте, только Александр Сергеевич состоял в должности юрисконсульта и работу свою не любил, а Семён занимался наукой, был совершенно одержим ею и напоминал чокнутого профессора из фильма «Назад в будущее». Как сошлись они, совершенно разные, словно две планеты из далёких галактик, было абсолютной загадкой.
Семён пришёл с блуждающим взглядом, банкой шпрот и буханкой хлеба.
– Ну что, Сёма, ударим по серому веществу и печени?! – приветствовал соседа Александр Сергеевич, открыл холодильник и продемонстрировал запасы.
– Да, чувствую, что количество новых синапсов у нас сегодня будет стремиться к нулю, – задумчиво сказал Семён.
– У тебя их итак слишком много образуется, – махнул рукой Александр Сергеевич и разлил водку по рюмкам.
– Ну, в принципе, для повышения эффективности нейросети, иногда полезно удалить избыточные нейронные связи. Оптимизируем их, проведём, так сказать, синаптический прунинг!
– За прунинг! – провозгласил тост Александр Сергеевич и опрокинул рюмку в рот.
Семён последовал его примеру.
Прунинг шёл хорошо – водка была прохладная, шпроты оказались настоящими рижскими, а вареная картошка чудесно сочеталась с квашеной капустой.
– Ну, рассказывай, учёная голова, что у тебя нового на поприще исследования человеческого мозга? – потрепал друга по плечу Александр Сергеевич, – Хотя, как говорил Леонид Броневой в фильме «Формула любви», голова – предмет тёмный и исследованию не подлежит.
– А давай ещё по одной, и расскажу, – таинственно сказал Семён.
Они выпили, похрустели капустой.
– Я машину времени изобрёл. В своём роде конечно, – проговорил с набитым ртом Семён.
– Это ты правильно, давно пора, – захихикал Александр Сергеевич, разливая водку по рюмкам.
– Нет, правда! – обиженно засопел Семён, – Ты не понимаешь! Наш мозг хранит воспоминания – тысячи мельчайших подробностей: запахи, ощущения, эмоции. Если их достать из глубин сознания и, так сказать, активизировать, мы снова сможем испытать пережитые давно события с невероятной реальностью!
– Это утопия, Сёма, – снисходительно произнёс Александр Сергеевич.
– Утопия?! Да я сейчас же докажу тебе! – Семён встал из-за стола и, шатаясь, пошёл к двери.
– Ты куда? – попытался остановить друга Александр Сергеевич.
– За машиной времени…
– Смотри, не надорвись! – с сарказмом бросил вслед Александр Сергеевич.
Через некоторое время Семён положил перед собутыльником дипломат, отрыл его и воткнул в розетку шнур. Внутри стали перемигиваться какие-то огоньки.
– Очень похоже на портативный электрический стул, – произнёс Александр Сергеевич заплетающимся языком.
Семён доставал из дипломата проводки с клеммами и присосками.
– Я придумал, Саня! – зашептал Семён пьяным сиплым голосом, – давай, ты будешь первым, кто испытает действие моего прибора?
– А давай, – мотнул головой Александр Сергеевич и посмотрел мутными глазами на друга, – Смотри минус с плюсом не перепутай, а то замкнёшь меня навсегда…
Через пять минут Александр Сергеевич сидел в паутине проводов, с рюмкой водки в руке.
– Ты ничего не перепутал, Кулибин? – еле ворочая языком, спросил он Семёна.
– Будь спок, – икнул Семён, беря в неверную руку рюмку с водкой.
– Ну, за эксперимент!
Александр Сергеевич вылил водку в рот, голова его беспомощно опустилась на грудь и он заснул…
Проснулся он от странного ощущения – не было похмелья. Александр Сергеевич лежал с закрытыми глазами, прислушиваясь к своему состоянию, но похмелья так и не обнаружил. Он прекрасно помнил, что они вчера с Семёном изрядно набрались, значит, похмелье обязано было присутствовать, но его не было. И вообще, он чувствовал себя слишком отменно – его будто очистили от всех шлаков, ощущение лёгкости было необыкновенное: не ныл желудок, нос дышал как-то подозрительно легко, геморрой не давал о себе знать. Хотелось продлить это состояние, и Александр Сергеевич, решив, что это часть сна, совершенно не хотел открывать глаза.
Глаза, однако, открылись сами собой, противясь воле своего, вроде как, хозяина. И тут-то вот посетил Александра Сергеевича, мягко говоря, шок, а если быть точным, он впал в полный ступор. Его взору предстали стены спальни родительской квартиры, не очень надёжно оклеенные советскими обоями с ядовито-коричневого цвета рисунком, навевающем мысли о суициде. Ярким пятном среди депрессивного советского обойного декаданса светился плакат с Самантой Фокс – волосы у неё были мокрые, футболка тоже, отчего под ней отчётливо проглядывала упругая грудь четвёртого размера с напряжёнными сосками. Саманта, похоже, символизировала свободу, равенством были не отягощённые излишеством палитры обои, на которых ржавая шляпка гвоздя смотрелась украшением. А вот братство лежало на соседней кровати. У братства были усы, которые он некоторое время носил после армии. Судя по ним, ему было примерно лет двадцать пять. «Мне, соответственно – семнадцать», – автоматически подсчитал Александр Сергеевич.
Неожиданно, Александр Сергеевич подскочил на кровати, сел, затем прошлёпал босыми ногами к окну, отдёрнул занавеску и увидел цветущую буйным белым кипением яблоню, спиленную тридцать лет назад соседом дядей Пашей, живущим под ними на первом этаже. Яблоня явно опровергала свою смерть и лезла, дура, ветвями, усыпанными белыми, дурманящими запахом, цветами, в окно.
«Я не в себе…» – со страхом и, одновременно, с восторгом подумал Александр Сергеевич. Однако, судя по всему, он как раз таки и был в себе – в семнадцатилетнем. И, похоже было, что он являлся как бы сторонним наблюдателем, поскольку молодое тело пятидесятилетнему Александру Сергеевичу не подчинялось, а приказывал этому телу тот, семнадцатилетний Александр Сергеевич. Молодая худющая рука его протянулась к Саманте Фокс, погладила её глянцевую грудь и толкнула дверь в зал…
Александр Сергеевич догадывался, что он сейчас увидит, но всё же, слёзы брызнули бы из его глаз, если б глаза ему подчинялись – в комнате находились сильно помолодевшие после своей смерти родители. Они были моложе его, пятидесятилетнего Александра Сергеевича, который находился в юном Саше.
– Иди завтракать, Саша, быстрее, а то опоздаешь в школу, – открыла мама дверь на кухню.
Папа занимался одним из своих любимых субботних занятий – разгадывал кроссворд. Как всегда, незаполненных клеточек было изрядно, а заполненные были написаны явно не в тему.
– Блиииин! – заныл неожиданно молодой Саша, Александр Сергеевич даже мысленно содрогнулся, – Все отдыхают, как люди, а мне тащиться на эти галеры!
– Какие ещё галеры?! – строго сказала мама, – У тебя выпускной класс, экзамены на носу… иди-ка пирожков поешь.
Александр Сергеевич почувствовал молодым обонянием божественный запах маминых свежеиспечённых пирожков. Юный Шурик откусывал от горячего пирожка, и Александр Сергеевич опять почти плакал от того, что снова вкушал эту выпечку из теста, замешанного на маминой любви к нему.
Насытившись, Саша побросал в дипломат тетради, одел костюм, обул ноги в свои любимые югославские кроссовки и выбежал на лестницу.