Не осознавая, что творю, я схватила его на руки. Я расстегнула тулуп и, обняв его худенькое тельце, прижала к себе, согревая своим теплом, и, что было духу, бросилась в лавку к Марфе.
Когда я ввалилась в лавку с ребенком на руках, Лукинична как‑то сразу все поняла и вопросов не задавала. После того, как мы малыша отогрели, накормили, выкупали и уложили спать, собрались на семейный совет.
– Ты его должна была отнести в Совет сразу, – ругалась она, – где ж это видано: звереныша и в дом.
– Не говори так, – оборвала я ее, – днем раньше, днем позже, ну не могла я его тащить туда. Ты же видела, в каком он был состоянии! Ну что, они бы его там холили и лелеяли?
– Больно ты знаешь, – буркнула Марфа, – чай не изверги, сберегли бы дитя. Вот что, – помолчав, сказала она, – не дело это. Как бы тебя, дуреха, в похищении не обвинили. Завтра возьмешь его и отведешь в Совет, оставишь там, и расскажешь, как все было! Поняла?
– Поняла, – я ласково посмотрела на нее, – спасибо.
– Эх, девка, вечно ты себе неприятности на голову находишь. Люблю я тебя, вот душа за тебя и болит.
Марфа погладила меня по голове:
– Ну, иди, посмотри как он там, вижу ведь, что не терпится.
Я тихо открыла дверь в меленькую спаленку на втором этаже. Мальчик свернулся калачиком на огромной Марфиной кровати, обняв старого потрепанного зайца, и спокойно спал. Я осторожно присела на кровать и ласково погладила малыша по темным волосам. Какое‑то странное чувство раздирало меня изнутри, чувство нежности, желание защитить и что‑то еще, какая‑то дикая радость, словно это маленькое существо мне было самым близким человеком на свете – это меня и настораживало. Я попыталась проанализировать свои чувства, мне до сих пор было непонятно: уж слишком острая была реакция на этого малыша. Материнский инстинкт у меня пока отсутствовал напрочь, и ни один ребенок не вызывал даже умиления, но этот мальчик? Я нежно коснулась пальчиком его курносого носика. Неожиданно малыш открыл свои огромные фиолетовые глаза и счастливо улыбнулся:
– Мама.
– Спи, малыш.
Мальчик резво подвинулся к стенке, предлагая мне прилечь.
– Мама? – вопросительно посмотрел он.
Я покачала головой:
– Я не мама, маленький, – попыталась объяснить ребенку, – я просто тетя, тетя Ася.
И тут я увидела у него на шее тонкую золотую цепочку. Я осторожно потянула за нее и достала медальон – тонкий кругляшек, величиной чуть побольше монетки, на нем было выгравировано мое лицо, а с другой стороны имя Анук. У меня по спине побежали мурашки.
– Тебя зовут Анук, малыш? – мальчик кивнул, и показал пальчиком на изображение:
– Мама, люблю.
– Спи, маленький, – я поцеловала его в лоб и затушила свечи. Маленькие звездочки у указательного пальца загорелись ярким красным цветом. Анук увидел их и засмеялся:
– Звездочки.
Я улыбнулась. С этим надо было что‑то делать. Это было совершенно не нормально, и сбивало с толку. ТАК НЕ ДОЛЖНО БЫЛО БЫТЬ!
***
Когда на следующий день я появилась у Дома Совета Магов Словении за руку с маленьким Наследником, начался настоящий переполох. Стражи у ворот уставились на нас так, словно перед их взором появилось чудище лесное в зеленом сарафане, и, подобно, рыбам, выброшенным на берег, беззвучно открывали рты. Нас моментально препроводили в огромный круглый зал с высоким сферическим потолком. Через огромный стеклянный витраж лился белый прозрачный свет. Я стояла ослепленная в ярком световом столбе, крепко прижимая к себе Анука, и ощущала внутри все возрастающую панику. В Совете я до этого никогда не была, а лица наших Магистров видела только на гравюрах в газетных листах.