Баба Анна, вытаращив от удивления глаза, уставилась на внучку, в столь непотребном виде явившуюся с вечеринки, которую девушка считала для себя очень важной. Старуха сидела на кухне, бывшей одновременно и прихожей в ее маленьком домике, когда Вика ввалилась в дверь. Все вокруг было опрятно и чисто. Даже, пожалуй. Слишком чисто, словно человек. Живший здесь, боялся оставить после себя хоть какие-то следы своего бренного пребывания на земле. Несмотря на майское тепло, на кухне топилась печь, но и ее огонь не мог изгнать из дома необъяснимого для поздней весны холода.
Дом был выстужен, как в январский мороз…
Именно теперь с Викой произошла разительная перемена, словно ее истерика, поплутав по лабиринтам души, нашла себе новый, пусть и банальный, выход. Девушка разревелась. Разревелась так, как плачут маленькие, невинные девочки, получившие неожиданный, незаслуженный, а от того в разы более обидный удар по лицу.
Баба Анна, с неожиданным для своей дородности проворством, сорвалась с деревянного стула, на котором мгновение назад сидела, и заключила внучку в свои объятия. Ее седые волосы, стянутые на затылке в доисторическую «кулю», во время неожиданного броска старухи даже не шелохнулись, не выпустив из прически ни единого волоска.
– Ох, принцесса, что с тобой случилось?! – голос бабы Анны был мягок, словно тополиный пух, задевший щеку. От этого голоса Виктория зарыдала еще сильнее. – Чу-чу, золотце мое! Идем-ка, присядем на диван.
На негнущихся ногах Виктория, заботливо поддерживаемая бабушкой, последовала за ней в другую комнату, что была одновременно и залом и спальней. И в этой комнате все было сверх-аккуратно, словно вещи, один раз расставленные по своим местам, больше никогда не двигались с места. Чистота дома выглядела более стерильной, чем в любой операционной палате.
Баба Анна усадила Викторию на диван и принесла ей стакан воды. Она дала Вике напиться, и терпеливо ждала, пока у девушки иссякнут слезы. Старая, сморщенная рука ласковой птицей скользила по каштановым волосам внучки, принося воспаленному сознанию блаженное успокоение. Наконец, Виктория перестала всхлипывать, и произнесла совершенно спокойным голосом:
– Я хочу, чтобы все они были наказаны!
– Кто «они», дочка? – глосс бабы Анны ласковой волной накрыл Викторию с головой. – Расскажи глупой старухе, что там у вас случилось?
Ласковый взгляд бабушки вкрадчивым котенком закрался в глубины души ее внучки, побуждая говорить о самом сокровенном. Вика с детства помнила этот взгляд. Будучи ребенком, она таяла под ним, словно мороженое под жаркими лучами солнца, и открывала свои маленькие, а затем все более серьезные душевные тайны.
Так повелось, что бабушка была для Вики и лучшей подругой, и наставницей, и наперсницей. И, выплескивая наружу оставшуюся злость, девушка начала говорить. А разве могла знать бабушка, что все ее рассказы были лживы от начала до конца? Разве она могла раскусить, что использовать бабушкину привязанность себе на пользу девочка научилась, едва ли, не с пеленок? Впрочем, для старухи это. Все равно, не имело никакого значения…
Баба Анна слушала Вику с побледневшим и озабоченным лицом. Выражение печали не покидало его, лишь черные глаза становились все более и более похожими на бездонные колодцы, уходящие самым нутром в сокровенные недра земли. Туда, где хранилась тайна.
…Игорь оказался свиньей. Напившись до потери соображения, он затащил ее красавицу-внучку в ванную, и начал приставать к ней. Конечно, его можно понять. Кто может устоять перед ослепительным блеском ее принцессы?!. Жаль только, что он оказался трусом и начал напропалую врать, когда Ольга застала его.
Остальные – просто идиоты! Как они могли поверить Игорю, не слушая объяснений Вики? Так ее оскорбить… Но, хуже всех, Сергей. Подлец! Он посмел ударить ее! Эх, каков подлец!!!
– Да, счастье мое, – задумчиво произнесла баба Анна, когда внучка закончила свой рассказ. – Испортили тебе праздник… А что же ты такого значительного ждала от этого вечера?
Этот вопрос, произнесенный вкрадчивым голосом, едва не заставил Викторию вздрогнуть. Она ничего не говорила старухе о значимости сегодняшней вечеринки, хотя и не переставала об этом думать. В который раз бабушка поражала ее своей проницательностью, заставляя усомниться в том, кто и в чьих руках является игрушкой. Баба Анна словно могла читать, как раскрытую книгу, эмоции своей внучки, может быть, не до конца осознавая причин, их вызывающих.
– Бабуль, – снова всхлипнула Вика. – Я рассчитывала, что Сергей сегодня назовет дату нашей свадьбы!
– А, вместо этого… – баба Анна не докончила предложение. – Не думай о плохом, счастье мое! Знай, что есть великие силы, знающие о настоящей справедливости, и умеющие восстановить ее. Будем уповать на них, верить и надеяться. А пока – давай-ка, переоденься, и попьем чайку. Оставайся ночевать у меня. Думаю, домой тебе сегодня не стоит идти…
Баба Анна достала из шкафа халатик, казавшийся совершенно новым. Критически осмотрев его, словно пытаясь найти какой-либо изъян (или что-то другое?), она бережно, будто некую реликвию, передала его Вике. Не дожидаясь, пока внучка переоденется, баба Анна пошла на кухню.
Запах мяты, душицы и еще чего-то пряного вскоре заполнил весь дом. Даже необычная прохлада, царившая до этого в комнатах, казалось, отступила и забилась в темные углу, уступая позиции веселому лесному аромату. Баба Анна пила только чай из трав, которые собирала сама. Она с детства приучила к этому напитку Викторию, и девушка полюбила его необычный вкус, что слегка одурманивал ее и чуть кружил голову, делая тело почти невесомым, а заботы – нереальными и далекими.
Чаепитие продолжалось недолго. Пока Вика допивала обжигающий напиток, баба Анна успела постелить ей чистую постель в зале на диване. Затем она отправила внучку спать и, выключив свет, ушла на кухню.
Невеселые думы одолевали ее. Баба Анна вспомнила свое детство – оборванное, нищее, полуголодное. Вспомнила большой деревенский дом, где вперемешку со скотиной коротали долгие зимние вечера ее многочисленные братья и сестры. И, словно наяву, услышала мамины рассказы, яркими жемчужинами красившими ее мир.
Эти рассказы всегда были об одном и том же – о том, как умная девушка добивается всего самого желанного в жизни: богатства, славы, красоты и, самое главное, власти. Небылицы, такие желанные и недостижимые, никогда не приедались. И, как сейчас ей казалось, даже не повторялись никогда! Главным в этих сказках был Талисман, подчинив который, бедная, умная девушка создавала свой мир. Тот мир, в котором ничто не мешало ей быть счастливой.
А потом, прямо с поля, председатель и два милиционера в рваных онучах и с винтовками в руках увели ее мать. Увели туда, где нет ни времени, ни Талисмана, ни самого человека. Уходя, мать успела шепнуть дочери: «Нюрочка, верь. Талисман существует!» И мамины сказки Анна пронесла в своем сердце через всю жизнь, отчаянно веря, что и у нее будет свой счастливый час, свой собственный Всемогущий Талисман.
Что ж, ни она, ни ее единственная дочь Катерина, не смогли воплотить мечты в реальность. Но вот милой внучке Виктории ничто не должно помешать стать счастливой. Бабе Анне казалось, что даже в стране все переменилось только для того, чтобы легче сбывались внучкины мечты. И она-то прекрасно знает, как не дать никому встать на пути у ее принцессы ответить за боль, причиненную ей. Разве может быть что-то важнее, чем счастье Виктории? Разве может быть что-то дороже мечты?!.
Часы на стене пробили половину двенадцатого. Неслышно поднявшись со стула, баба Анна прошла в зал и прислушалась к сонному сопению внучки. Вика спала, свернувшись калачиком точно так, как всегда делала это в детстве. Красивые волосы разметались по подушке, словно оплетая ее колдовской сетью, а багровые губы чуть дрожали, что-то нашептывая во сне. Баба Анна поцеловала внучку в лоб, едва коснувшись его губами, и тихо вышла. Она накинула на себя телогрейку и, еще раз оглянувшись на внучку, выскользнула на улицу, плотно прикрыв за собой дверь.