Капкан Луки Войновича - Редакция Eksmo Digital (RED)

Элла Войта

Капкан Луки Войновича

Посвящается памяти родителей

Мне скучно, бес.

Что делать, Фауст?

А.С. Пушкин

Мама назвала его Лу́кой, именно так, с ударением на первом слоге, на итальянский манер. Она вообще обожала Италию. И там же, на берегах озера Гарда, она и умерла.

Больше никогда не приснятся кошмары Луке Войновичу. Больше никогда не потревожат его беспокойные образы; никогда не придет к нему война с ее раскаленным добела металлом, оглушительным грохотом и вечным песком, белозубыми улыбками товарищей на черных от копоти лицах, и раскиданными повсюду кровавыми кусками, еще минуту назад бывшими живыми людьми. Война в прошлом, как и все остальное. Никогда больше не придут к нему тени, и не услышит он тоненький, испуганный голосок Филиппа: «Ты хочешь убить ее, Лука? Скажи, ты хочешь убить ее?» И не раздастся среди ночных шорохов ее приглушенный, возбужденный смех, а в ответ мужской голос… Все развеялось, как дым, разметалось горными ветрами и унеслось куда-то в эфирные дали, не оставив на земле и следа.

История Луки Войновича теперь в прошлом.

Глава 1

Сучья и мелкие камешки хрустели под копытами Синьоры. Лука ехал шагом, привычно уклоняясь от веток, то и дело норовящих хлестнуть по лицу. Август выдался жарким, влажным и лишь теперь, ранним утром, когда среди деревьев стелился сумеречный туман, а солнце только-только выглядывало из-за далеких хребтов, в воздухе было свежо.

Путь пролегал через светлый буковый лес. Высокие ели выглядывали тут и там, будто хмурые сторожа. Тропа то поднималась на веселые взгорки, то опускалась в молочные ложбины, где туман стелился особенно густо. В отличие от Синьоры, ее хозяин любил ранние прогулки. Гнедая кобыла была стара и с некоторых пор предпочитала сырым туманным заводям тепло родного стойла, но Лука был непреклонен – он очень ценил это волшебное время суток. Лес, как мир в день сотворения, девственно пуст, и голова ясная настолько, что теряется ощущение времени. Кажется, что ты одновременно в настоящем, прошлом, и будущем; словно скользишь по кромке бытия, не погружаясь в него. Приятно воспользоваться этой невесомостью и обдумать какую-нибудь непростую задачку, подкинутую сэром Найджелом. Поскрипывает седло, тебя окутывают ароматы леса. И каждый раз он удивлялся, что решение, над которым в городе приходилось ломать голову, изводя пропасть кофе и сигарет, здесь находилось легко и быстро. А если интересной задачи на повестке дня не стояло, можно просто вспомнить что-нибудь отрадное из недавно прочитанного или увиденного. Правда, с годами делать это становилось все сложнее; читать и смотреть он стал больше, а вот отрадного находил все меньше. Видимо, сказывается возраст, все-таки сегодня сорок восемь. Не мальчик уже, хотя сэр Найджел по-прежнему так его и называет – мой мальчик.

Он выключил телефон еще вчера ночью, чтобы сегодня никто его не беспокоил. Он не любил свой день рождения. Времена острого голода давно миновали, а вместе с ними улетучились и надежды; он достиг практически всего, к чему когда-то стремился. Жизнь вошла в гладкую, спокойную колею, а это много стоит. И не страшно, если порой ему кажется, что теперь только и остается, что оглядываться назад. Это ощущение подстерегает всех, кто достигает устойчивого жизненного плато, расположенного чуть выше, чем у большинства.

Из-за деревьев показалась Кроличья Балка – лесной овраг и перекинутый через него старинный каменный мост. Когда-то мост вел к замку-крепости, от которого теперь остались одни воспоминания. Заросший лещиной холм венчала разрушенная крепостная стена. Иногда у отрогов Карпат встречаются такие потаенные живописные места, подернутые дымкой прошумевших времен. Люди любили селиться в предгорьях, но отчего-то даже обжитые места казались нетронутыми: замки на склонах дряхлели и рушились, городки и села робко жались в долинах, а сами горы, покрытые дикими лесами, безмятежно высились над всем этим. Люди и все, что с ними связано, были для гор явлением временным, незначительным.

У моста Синьора всхрапнула и дернулась в сторону. Из-под копыт выскочил заяц и исчез в редеющем тумане. Лука подобрал повод, успокаивая кобылу. Как знать, может быть, триста лет назад всадники так же придерживали своих лошадей, проезжая по этому мосту. Из самых корней Кроличьей Балки, из ее глубины произрастал густой вековечный покой. Время тут растягивалось, как резиновое, и тень зайца, метнувшаяся из одного островка тумана в другой, словно проскочила из семнадцатого столетия в двадцать первое. Лука машинально коснулся висящей на поясе кобуры. Синьоре передалась уверенность всадника, и она успокоилась.

Они благополучно миновали мост и оказались среди развалин. Это и была конечная цель их маршрута. От замка осталась только стена и остов башни-донжона. Каждый раз Луку брала досада, которая тоже стала своего рода прогулочным ритуалом: прошло столько времени, а он до сих пор не стал хозяином Кроличьей Балки! Многие десятилетия замок рушился, находясь в запустении. Когда-то в нем рождались и умирали Оранские князья, а теперь Лука Войнович, прямой их потомок, прогуливался среди развалин родового гнезда, пиная камни. Портулак и крапива штурмовали башню-донжон, амброзия укоризненно покачивала белыми зонтиками. Лебеда стояла стеной в человеческий рост, твердо решив не пускать к замку посторонних. Да, Лука Войнович не особенно торопился заявить о своих правах.

Иногда он думал, что будь у него семья, он давно решил бы проблемы и выкупил Кроличью Балку. Будь у него сын, он, как и его отец, наверняка захотел бы, чтобы тот рос князем Оранским. Он возродил бы замок, перевернул бы небо и землю, но добился своего. Однако ни семьи, ни сына не было. Зато была мечта, которая пока оставалась мечтой, и может быть, именно в этом заключалась ее прелесть.

Он помнил – до того отчетливо, как будто это было вчера – как отец впервые привез их с мамой сюда. С тех пор здесь почти ничего не изменилось, только лес еще больше ополчился на развалины.

– Вот здесь, сын, твои предки прожили триста лет, – сказал отец, когда они взобрались на гребень осыпающейся стены.

Развалины Оранского замка не произвели на юного Луку никакого впечатления. Он был полон надежд на будущее, и ему не хотелось копаться в прошлом. Тут и не было на что смотреть: уцелела только часть толстенной стены и башня-донжон без крыши – серая, страшная, оскаленная. Вокруг высился непролазный лес, и недаром Кроличья Балка считалась в народе нехорошим местом.

Конечно, иметь звучную фамилию приятно. Знать, что твои предки владели замками и землями лестно для самолюбия, но не более. Мир утратил интерес к происхождению, благородную кровь заменили другие ценности, и на виду остались лишь музейные экспонаты, вроде английской королевской семьи. Общество не стало более справедливым, однако его горизонты существенно расширились. Естественно, что происхождение не особенно трогало юного Луку. Ему было далеко до отца, историка и собирателя утраченных ценностей.

Отец вообще был необычным человеком, даже странноватым в своей увлеченности. В самые тяжелые времена, когда прокормить семью было проблемой, он ни на минуту не забывал о том, кто он такой. Прошло более ста лет, как померкла слава польских князей Войнович-Оранских, но для отца это не имело значения. Для него двадцатый век начался только вчера, а тогда в этих краях трудно было найти более уважаемый род. Бурное столетие разметало не только богатство гордых поляков, но и привычный уклад жизни целой страны. Рухнул не только Оранский замок, рухнул весь прежний мир и на его обломках вырос новый, дивный. Этот мир был жаден до перемен и пульсировал, как расширяющаяся вселенная. Слово «благородство» забылось и основательно припало пылью. Не стало места для права по рождению, но порой кровь играет с людьми странные шутки. Память о славном прошлом предков накрепко засела в голове отца. Он отличался от всех, даже от собственного отца, старого пана Войновича, который еще застал эпоху богатства и процветания.