Она взяла свёрток – и вздрогнула, когда почувствовала, что тот ритмично пульсирует в её руках.
– Твоё сердце, – пояснил он. – Сначала я собирался его съесть, но затем решил, что, может быть, стоит вернуть его тебе.
– Съесть? – спросила она, скорчив гримасу. – Зачем?
Он пожал плечами.
– Не знаю. Чтобы посмотреть, что из этого получится.
– Если съесть сердце ведьмы, это совершенно точно не пойдёт никому на пользу, – сухо сказала она и нахмурилась, развернув ткань. – Похоже, оно порядком исцелилось после сожжения, но…
– …Но в нём по-прежнему есть дырка, – закончил он за неё. – Тебя же проткнули. Возможно, рана полностью затянется, если ты поместишь сердце на положенное ему место. Можешь сделать это прямо сейчас – я не буду подсматривать.
– Повременю. – Она вернула ткань на место и вновь посмотрела на него. – Благодарю.
– Всегда пожалуйста. – Он сел, вытянул одну ногу и положил локоть на другое колено. – Итак, как я понимаю, тебя больше не Гулльвейг звать. А как теперь?
– Я точно не знаю. – Она искоса взглянула на него, а он в это время выдернул из земли длинную травинку, сунул в рот и лениво пошевелил ей из стороны в сторону. Ей в глаза бросилась россыпь веснушек на его носу и щеках и то, как солнце, оказавшись позади него, окрасило контур его волос в ярко-оранжевый цвет. Этот гость по-прежнему был для неё загадкой. Было непросто решить, как много стоит ему рассказывать.
– Ты не знаешь своего собственного имени? – уточнил он, подняв брови.
Она пожала плечами.
– Я хотела путешествовать, так что в странствиях меня всё равно бы как-то называли – в зависимости от того, куда они меня заведут. – Она бросила взгляд через реку на серые заросли Железного Леса. – Хотя, возможно, я всё же решу задержаться здесь ненадолго.
– И как же ты станешь сама себя называть, если останешься?
Она обдумала его вопрос минуту-другую, а затем ответила:
– Ангербода.
Он сморщил нос, и травинка поникла.
– Как? «Та, что приносит горе»? Что за странное имя… Зачем мне становиться твоим другом, если только этим ты и собралась заниматься?
– Это ты решил, что мы друзья, – возразила она. – Да и горе я принесу не тебе.
– Неужели все ведьмы такие же загадочные, как ты?
– Не уверена, встречала ли я других ведьм, но мне кажется, что некоторые из них тоже некогда жили в этих лесах. – Она снова посмотрела на другой берег реки и почти благоговейно понизила голос: – Говорят, здесь обитала одна колдунья, что породила волков, преследующих солнце и луну, и дала жизнь многим другим.
– Точно. Я слышал о них истории в детстве. Старуха и её волчьи дети.
– Ты слышал эти сказки в Асгарде?
– Вообще-то, родом я не из Асгарда. Но, так или иначе, все здесь знают эти истории.
– Ты ётун-великан, – произнесла она. Это было предположение с её стороны, но в голосе не прозвучало вопроса. На самом деле слово «великан» было не совсем подходящим: это было определение, а не описание, потому что своими размерами великаны чаще всего не превосходили обычного человека. И хотя её гость, несомненно, был одет как один из богов-асов, иногда по внешнему облику было невозможно отличить бога от великана.
Но этот мужчина, путешествующий один и совершенно не скрываясь… В нём было что-то дикое, что-то в его глазах наводило на мысли о дремучих лесах и самых длинных летних ночах. Что-то необузданное, неукрощённое.
Разве он может быть богом?
Он пожал плечами в ответ на её догадку.
– Вроде того. Во всяком случае, сейчас здесь довольно пустынно. Не осталось ни волков, ни их прародительницы-ведьмы…
– Верно. – Она вновь устремила взгляд на лес за рекой, почувствовав укол боли в пустой груди. – Но, быть может, это была я. Быть может, я была их матерью.
– Но ты не помнишь точно?
Она покачала головой:
– Увы.
Между ними повисла тишина, и он пошевелился. У неё возникло ощущение, что он ненавидит, когда разговоры на время стихают; он казался человеком, которому нравится слушать свой голос.
– Что ж, – произнёс он наконец, – хочу, чтобы ты знала, что отныне моя главная цель – не обращать внимание на все твои печальные пророчества, а вместо этого делать всё, что мне заблагорассудится.
– Нельзя просто не обращать внимание на пророчества.
– Можно, если очень постараться.
– Не уверена, что всё так легко.
– Хм… – Он закинул руки за голову, прислонился к дереву и заносчиво заявил: – Может быть, я просто посмекалистее тебя буду.
Она насмешливо покосилась на него.
– И как же тебя тогда зовут, о Хитроумный?
– Я скажу тебе, если ты покажешь мне своё лицо.
– Покажу, если пообещаешь не отпрянуть в ужасе.
– Я уже сказал, что назову тебе своё имя. Больше ничего обещать не могу. Но поверь, желудок у меня здоровый – я ведь собирался съесть твоё сердце.
– Не такое уж моё сердце и мерзкое, поверь.
И всё же она приподняла капюшон, открывая сине-зёленые глаза под тяжёлыми веками и коричневую щетину обожжённых волос. Цвета они были не такого, как у Гулльвейг, но Ангербода решила, что уж это имя и всё, что с ним связано, она должна оставить позади и никогда больше не вспоминать о нём. В её жизни начинался новый период. Уж что-что, а колдовство она отныне будет держать при себе, хватит с неё. Больше никакого сейда, никаких пророчеств, никаких неприятностей. И так за последнее время на несколько жизней вперед набралось.
– А я-то думал, что ты окажешься какой-нибудь отвратительной людоедкой, прячущейся под капюшоном. – Он поднял руки и изобразил пальцами когти. – Троллиха Ангербода, такая уродливая, что мужчины в ужасе отшатываются, взгляни они ей в лицо.
Она закатила глаза.
– Так как тебя зовут? Или ты намерен нарушить своё обещание?
– И в мыслях не было. Я человек слова, Ангербода. Я кровный брат самого Одина, – надменно произнёс он, приложив руку к груди.
Ну началось, подумала колдунья. Не братался на её памяти Один с ётуном, пока она была в Асгарде. Хотя, конечно, это могло произойти столетия назад, в конце концов, она очень мало помнила о своём пребывании в мире асов и почти ничего из того, что было до этого. Возможно, её странный гость просто не присутствовал в той зале, где её сжигали.
Или, быть может, он там был и наблюдал за ней в экстазе. Как и остальные.
– …Поверить не могу, – продолжал он, – что ты порочишь моё доброе имя, намекая, что я клятвопреступник.
– Но не нужно ли мне прежде узнать твоё имя, чтобы порочить его?
– Ты порочишь саму идею моего доброго имени.
– Идею того, что у тебя в принципе есть имя, или того, что это имя доброе?
Он моргнул и округлил губы в немом изумлении.
– Если ты не скажешь мне своё имя, я сама придумаю, как тебя называть, – пригрозила она.
– Ух ты, очень любопытно. – Он обхватил руками колени, как взволнованный ребёнок. – И что же это будет?
– Тебе точно не понравится. Я буду звать тебя самым ужасным именем, какое только смогу придумать, и с помощью своей ведьмовской магии заставлю всех остальных называть тебя так же.
– Ведьмовская магия? Ох, мне сейчас жуть как страшно.
– Не вынуждай меня заставлять тебя это есть, – предостерегающе сказала Ангербода, демонстрируя своё завёрнутое в ткань сердце.
– Хм, может быть, мне сразу так и нужно было сделать. – Он выпрямился и бросил на неё притворно-хищный взгляд. – Может быть, я заполучу твою силу. Ну-ка, отдай обратно.
Женщина отодвинула свёрток подальше, когда он потянулся за ним, и произнесла насколько могла зловеще:
– Или, быть может, случится что-то куда более кошмарное…
– Откуда ты знаешь?
– А я и не знаю. Просто к слову пришлось.
– Ну что ж, полагаю, я не вправе винить тебя за то, что ты хочешь сохранить сердце после всего, что случилось.
– Это уж точно, в обозримом будущем я с ним расставаться не собираюсь. – Она положила сверток обратно на колени и опустила на него взгляд. Никогда больше не расстанусь.
Прошло несколько мгновений. Ведьма снова посмотрела на него – он криво усмехался, глядя на неё. Она неуверенно усмехнулась в ответ, не зная точно, как сейчас выглядит её улыбка, гротескно ли, непривлекательно или просто пугающе. Но улыбка его стала только шире, то ли выдавая все его мысли, то ли ни одной.