– Продолжай, – сказала она, наморщив нос. – Объяснись.
Он с досадой моргнул, пытаясь сохранять невозмутимый вид, но Джульетта чувствовала, как бешено бьется его пульс под ее пальцами, касающимися его горла. Она чувствовала его страх.
– Мне нужно кое-что узнать, – выдавил он из себя.
– Ну надо же.
Он поднял брови.
– Если ты отпустишь меня, я все объясню.
– Я предпочитаю, чтобы ты объяснился прямо сейчас.
– О, Джульетта.
Щелк.
Щелчок пистолетного предохранителя. Джульетта удивленно скосила глаза влево, где лежал пистолет, который она выбила из его руки. Затем она снова перевела взгляд на Рому и обнаружила, что его красивые губы изогнуты в насмешливой улыбке.
– Что? – спросил он, и его голос прозвучал почти задорно. – Ты думала, что у меня только один пистолет?
Ее талии коснулся холодный металл, его холод проник сквозь материю ее платья, дуло вжалось в ее кожу. Неохотно, медленно Джульетта убрала нож с горла Ромы и, так же медленно встав, отошла на два шага от его пистолета.
Они одновременно убрали оружие.
– Тот малый, который минувшей ночью умер в вашем кабаре, – начал он. – Ты помнишь, что на нем были разные башмаки?
Джульетта прикусила щеки изнутри, потом кивнула.
– Я нашел башмак, похожий на один из тех, что были на нем, в реке Хуанпу рядом с тем местом, где погибли остальные семь человек в ночь праздника Середины осени. Думаю, тогда он смог сбежать. Но он унес это помешательство с собой, и оно настигло его сутки спустя в вашем кабаре.
– Этого не может быть, – тут же возразила Джульетта. – Наука не…
– Это нельзя объяснить с помощью науки.
Почувствовав возмущение, Джульетта подняла плечи и сжала кулаки. Может, сказать ему, что он параноик? Но она знала, насколько добросовестно он относится к важным делам. Если он считает, что такое возможно, скорее всего, так оно и есть.
– Что ты имеешь в виду?
Он сложил руки на груди.
– То, что мне нужно убедиться, что башмаки и впрямь одинаковые. Нужно взглянуть на этот труп. И, если они окажутся одинаковыми, то это помешательство – оно может быть заразным.
Не может быть! Тот малый погиб в ее кабаре, его кровь брызгала на ее Алых, его слюна летела на ее людей. Если это и впрямь душевный недуг – заразный душевный недуг, – то Алой банде несдобровать.
– Это могла быть договоренность о групповом самоубийстве, – сказала она, не веря собственным словам. – Возможно, сначала тот малый струсил, а потом все же решил убить себя. – Но она видела его глаза, когда он умирал. И в них был только ужас.
Боже. Если это заразная болезнь, то не подхватила ли ее и она сама?
– Ты, как и я, чувствуешь, что здесь что-то не так, – продолжал Рома. – К тому времени как начнется официальное расследование, от этого помешательства погибнут еще больше ни в чем не повинных людей. Мне надо выяснить, распространяется ли оно.
Он молча смотрел на нее. Она ощутила холод в груди.
– Как будто тебе не все равно, – сказала она, не моргая, поскольку боялась, как бы на глазах ее не выступили слезы. – Можно подумать, тебе есть дело до того, что гибнут ни в чем не повинные люди.
У Ромы напряглись желваки.
– Ладно, – резко бросил он. – Я говорю о моих людях.
Джульетта отвела взгляд. Прошли две долгих секунды. Затем она развернулась и пошла прочь.
– Поторопись, – крикнула она. Она поможет ему только в этот раз и больше никогда. И только потому, что ей тоже нужно узнать то, что хочет выяснить он. – Морг скоро закроется.
Глава восемь
Они шли в напряженном и словно осязаемом молчании.
Нет, дело было не в том, что оно было напряженным – если честно, то уж лучше так. Дело было в другом – в ужасном ощущении привычности, когда он шел за ней, держась в трех шагах позади, чтобы никто не увидел их вместе. Ей совсем не хотелось испытывать чувство, которое владело ею сейчас – тоску по прошлому, тоску по нему.
Она оглянулась, когда они ступили на длинные кривые улицы Французского квартала. Поскольку в Шанхае было так много иностранцев, желающих отхватить кусок китайской земли, Французский квартал отражал их жадность, отражал те схватки, которые они вели между собой. Дома в каждом секторе замыкались сами на себя – и казались почти круглыми в стремлении защитить собственное нутро.
Улицы здесь были такими же оживленными, как и в китайских частях города, но порядка на них было больше. Мужские парикмахеры тоже стригли клиентов на тротуарах, но каждые несколько секунд ногами смахивали остриженные пряди в сточные канавы. Разносчики ходили и здесь, но они держались в рамках приличий и, расхваливая свой товар, не орали во все горло, как в западных районах Шанхая. И дело тут было не только в поведении людей – здания во Французском квартале казались чуть аккуратнее, вода чуть чище, а пение птиц чуть громче.
Возможно, эти птицы чувствовали присутствие здесь Романа Монтекова и насторожились. Он тоже явно был насторожен, разглядывая окрестные дома. Тяжело было видеть его таким – любопытствующим, неосведомленным.
– Смотри не споткнись, – сказал он.
Джульетта сердито посмотрела на него, хотя его взгляд был по-прежнему устремлен на дома, затем заставила себя снова перевести глаза на тротуар. Ей следовало было понять, что любое проявление неведения с его стороны – это всего лишь притворство. Когда-то она знала его лучше, чем саму себя, могла угадать любой его шаг… Кроме того раза, когда это было действительно важно.
Роман и Джульетта познакомились как-то вечером четыре года назад как раз перед тем, как Шанхай вдруг стал другим.
Шел 1922 год, и ничто уже не казалось невозможным. По небу летали самолеты. Мир приходил в себя после Великой войны. Человечество, казалось, все дальше и дальше уходило от ненависти и злобы, породивших войну, и вокруг медленно расцветала надежда. Даже кровная вражда в Шанхае замерла, сменившись негласным перемирием, так что вместо того, чтобы сцепиться, гангстер из числа Алых и Белый цветок вполне могли холодно кивнуть друг другу, встретившись на улице, и пойти дальше.
Эта атмосфера надежды и встретила Джульетту, когда она сошла с парохода на берег, нетвердо держась на ногах после месяца, проведенного в океане. На дворе стояла середина октября, воздух был теплым, но уже подступала осенняя прохлада, и грузчики весело перекрикивались, сбрасывая тюки и ящики в ожидающие лодки.
Джульетте было пятнадцать лет, и у нее были мечты. Она совершит нечто, что люди запомнят, станет такой, что ее память будут чтить. У нее не было такого чувства, когда она покидала Шанхай в возрасте пяти лет, имея при себе только немного одежды, затейливо устроенную авторучку и фотографию родителей, чтобы не забыть, как они выглядят.
Именно из-за этого чувства она и сошлась с Романом Монтековым. Она вздрогнула, выдохнув в темноту. Ее глаза щипало, она украдкой вытерла со щеки слезу и стиснула зубы.
– Мы уже почти пришли?
– Расслабься. – Она не решилась оглянуться из страха, что он увидит влагу в ее глазах, которая блеснет в тусклом свете уличных фонарей. – Я не пытаюсь завести тебя в ловушку.
Тогда, все эти годы назад, она не знала, кто он, а он знал, кто она – несколько месяцев спустя он признался, что бросил тот в шарик в ее сторону нарочно, чтобы посмотреть, как она отреагирует. Стеклянный шарик остановился возле ее туфель – американских туфель, не похожих на топочущие вокруг грубые матерчатые башмаки на толстых подошвах. Она нагнулась, чтобы подобрать его.
– Он мой.
Она подняла голову, думая, что этот голос принадлежит китайцу, но вместо этого увидела перед собой бледное молодое лицо иностранца, с которого на нее смотрели большие обеспокоенные глаза. Он говорил на местном диалекте еще лучше, чем она сама, а ведь ее наставник общался с ней исключительно по-шанхайски, чтобы она не забыла свой родной говор.