Казалось, что даже кафель в маленьком туалете пропах мочой и хлоркой. Рядом с ним над писсуаром делал свое дело молодой парень.
– Слышал ваш разговор, – заговорил незнакомец. – Ты что, художник?
– Вроде того, – пробурчал Герман.
– А этот кучерявый кто?
– Он выставки организует…
– Еврей что ли?
– Еврей, – удивившись вопросу, ответил художник. – А что?
– Вот поэтому ему и мешают русские церкви.
Герман сделал дело, сполоснул руки над пожелтевшей раковиной и, не отвечая, пошёл в зал. Парень двинулся за ним.
– У тебя и так полно завистников, – продолжил разговор Миша, – зачем им давать повод? Иногда надо свои хотелки засунуть себе в жопу
– Вот ты и засовывай, – вмешался в разговор парень из туалета. – У нас в Копейске я бы тебе всё сразу объяснил…
Миша посмотрел на него своими печальными еврейскими глазами и, не отвечая, опять обратился к Герману:
– У нас теперь история начинается с Великого Октября. А то, что было раньше, нужно потихоньку забывать.
– Сначала ты забываешь, откуда ты идёшь, а потом перестаёшь понимать, куда идёшь, – раздраженно ответил художник.
– Если перестанешь понимать – тебе из телевизора объяснят, – поморщившись, тихо сказал Михаил.
– Мишенька, дорогой мой, если народ бредёт из ниоткуда, то он и придёт в никуда. Не выживет, растворится… Тебе ли это не знать, – сбавил тон Герман.
– Если ты тоже намекаешь на то, что я еврей, – вдруг обиделся Миша, – то мы хорошо помним, откуда мы и куда идём. А вот если ты будешь спорить с линией партии, то твоими картинами, в лучшем случае, будут сортиры в таких пивных украшать…
Утром Максим проснулся в незнакомой комнате от того, что его тряс за плечо Миша.
– Вставай. Сейчас Снежана позвонила. Герман повесился.
Глава 3
С трудом восстановив хронологию событий вчерашнего дня, Максим вспомнил, что после пивбара они всей компанией поехали к Мише, и продолжили спор у него на кухне. В какой-то момент Гера собрался домой, а Илья пошёл его проводить. А он же остался ночевать у гостеприимного хозяина.
Миша и Максим быстро собрались и через несколько минут были уже на улице. Между окнами первого и второго этажа по всей длине старого пятиэтажного дома, в котором жил Михаил, была коричневой плиткой выложена надпись: «Жилтоварищество – наша крепость». Михаил, заметив удивление гостя, пояснил:
– До революции в доме богатые люди жили, потом всё разделили и раздали комнаты нуждающимся. Читал «Собачье сердце»? Если нет, могу дать. У меня есть номер «Граней» с этой повестью. Очень занятно, – Миша говорил быстро, пытаясь отвлечься от случившегося. – А ты действительно в прокуратуре работал? – покосившись, спросил он. – Не нажалуешься на меня из-за самиздата? А то мне проблемы не нужны.
– Странно всё это, – ответил Максим. – Он вчера бодрее всех нас был. Да и ты говоришь, что выставка скоро… Зачем ему?
– Когда слишком много думаешь о мистике, то она может и случиться, – Миша остановился. – Я не верю. Какое самоубийство? Или эта Снежана зачем-то глупо пошутила или… Чёрт, чёрт… – выругался он, сорвавшись. – Ведь выставка через неделю… Этого не может быть.
Они быстро дошли до его дома. Поднялись в квартиру. Дверь была не заперта. Всё оказалось правдой. В комнате, где вчера Максим рассматривал картины, на том самом крюке болталась обрезанная веревка, а под ней на полу лежало тело художника.
Кроме Снежаны в комнате находились два милиционера и врач в белом халате. Один из сотрудников сразу вытолкал их за дверь и спросил документы. Но за те несколько секунд, которые Максим провёл в комнате, бывший следователь успел заметить, что у Германа около виска пробита голова.
Оставив участковому свои данные, они вышли на лестничную площадку. За ними выбежала заплаканная девушка.
– Я вчера ночью с ним поругалась, – всхлипывая, рассказала Снежана, будто оправдываясь, – и ушла к подруге. Утром вернулась и вот…
– Ты держись, – не глядя на неё сказал Михаил. – Мы зайдём попозже. Если что, звони. Хотя… – он махнул рукой. – Тут уже ничего не сделаешь: всё пропало…
Глава 4
Максим с Мишей вышли на улицу и прямо у подъезда столкнулись с Ильей. Ему тоже позвонила Снежана. Если у Ильи и были какие-то сомнения, то по их лицам он понял, что несчастье произошло на самом деле.
Они втроем молча, не сговариваясь, направились в тот же пивбар. Всё было как вчера.
– Помянуть надо, а пиво для этого не пойдёт, – сказал Илья, когда они расположились на привычном месте.
– Я всё взял, – показал на свою сумку Михаил.
Никто не удивился такой предусмотрительности. Почему-то к Мише все сразу относились как к человеку, который должен думать за всех и обо всём. Но сегодня было заметно, что мысли его очень далеко.
– Даже не знаю, что теперь делать, – пробормотал Михаил, делясь своими сомнениями. – У меня всё было готово. Я кучу денег на эту выставку занял, – он смотрел в окно, часто хлопая длинными ресницами, будто сдерживаясь, чтобы не заплакать.
– Значит надо сделать так, чтобы она прошла несмотря ни на что, – поддержал его Илья.
– Правда? – схватился за эту мысль Михаил. – А ведь Гера был бы рад… Ему так хотелось, чтобы люди увидели его картины, – он пытался заглянуть в глаза то Илье, то Максиму. – Гера и про деньги знал… Мы с ним договаривались после выставки продать несколько картин, когда они вырастут в цене.
– Ну если договорились, то продашь, – успокоил его Илья.
– Ты действительно так думаешь? – приободрённый поддержкой схватил его за руку Михаил. – Но ведь это правильно? Герман бы и сам так сделал, если бы… Мне надо бежать… – вдруг решил он. – Ещё столько дел. Ребята, я пойду, а вы оставайтесь.
Миша достал из сумки бутылку водки. Поставил её на подоконник. Потом несколько пакетов и положил их рядом.
– Мне надо бежать, – повторил он. – Выставка должна пройти несмотря ни на что. Он получит заслуженную славу… Пусть хотя бы после смерти.
Миша ушёл. Илья, как и вчера, принёс четыре кружки. Сегодня пиво было только в двух. Он открыл бутылку и налил водку в пустые кружки. Быстро выпили, чтобы не привлекать внимание. Развернули пакеты. Там оказались несколько соленых огурцов, порезанная колбаса и хлеб.
– Очень заботливый приятель, – удивился Максим.
– Что бы ни случилось, Миша всегда всё помнит.
– А сколько сейчас стоят эти картины?
– Никто тебе не скажет, – ответил Илья, делая бутерброд. – Это же не колбаса в магазине. И картины разные, и покупатели. Но я знаю, что к нему часто приезжали желающие купить. И точно не дёшево.
– А он продавал?
– Не знаю. Гера вообще мне кажется о деньгах не думал. Поэтому у него их никогда и не было. Но Миша прав: после выставки картины точно подорожают, – Илья ещё раз разлил водку по кружкам, – а после смерти художника станут бесценными. Потому что новых он уже не нарисует. И кстати, ты вчера видел не все.
– А где остальные? – спросил Максим.
– Вот поэтому у них со Снежаной война: они у Миши.
– В этом какая-то проблема?
– Снежана жалуется, что нет никакого договора, никакой описи. Гере наплевать было. А она переживала.
– Ну если они действительно дорого стоят, то, наверное, она права.
– А ещё Германа на днях вызывали в КГБ.
– Зачем? – удивился Максим.
– Он не рассказывал.
В этот момент в зал вошёл парень, которому вчера не понравилась Мишина национальность. Он обрадовался, увидев знакомые лица.
– А где художник? – спросил парень немного снисходительно, протягивая руку для приветствия. – И галериста этого нет…
– Погиб художник, – ответил Максим. – Мы уходим. Извини, приятель. Встретимся, – Максим взял Илью под локоть и они, оставив пиво и водку недопитыми, вышли из бара.
На улице он сказал, что пора ехать домой. Илья молча кивнул. Всю дорогу они почти не разговаривали. А когда вышли из электрички, Максим задумчиво произнёс:
– У Германа на виске такая дырка была, что вешаться ему уже была не нужно. С такими ранами не живут.
Глава 5
Расставшись с Ильей, Максим вспомнил, что вчера так и не позвонил Даше, с которой они жили вместе уже почти три месяца.