Елисеев улыбнулся и развёл руками.
Лера, конечно! Это вообще ерунда вопрос. Трёх дней на первую статью Вам хватит? И всё, сразу едем. Хочется в город благословенной юности? Он теперь сильно изменился, стал по-настоящему европейским! Вы его не узнаете. Где хотите остановиться?
Да я там не была уже восемь лет, не знаю, какие гостиницы есть, каких нет. И какие по карману, естественно. Хотелось бы в центре, конечно.
О деньгах вообще не думайте. В нашем холдинге и гостиницы есть, самые центровые.
Скажите, а почему именно газета ведёт информационное сопровождение? Почему не телевидение, у них же картинка, всё наглядно?
Лера, Елисеев улыбнулся, Вы же знаете уровень вашего телевидения. Они совсем молодые, опыта нет, веса нет, им ещё мало доверяют. А газета совсем другое дело! Ваши люди привыкли верить именно газете.
Сергей, а кто с нашей стороны ведёт проект?
Заместитель губернатора Боровиков.
Лерка даже присвистнула.
Пётр Андреевич Боровиков курировал в администрации промышленность, слыл человеком закрытым. Взять у него комментарий или интервью было задачей практически невыполнимой. Лерка покачала головой.
Да уж, на интервью и рассчитывать нечего, Боровиков нашего брата не жалует. Не припомню, когда он хоть что-нибудь прессе сообщал.
Лерочка, Вы о чём? Пять секунд.
Елисеев стремительно вышел из ресторана. Лерка курила, глядя в телевизор над стойкой. Она только сейчас заметила, что за полтора часа, что они сидят в ресторане, сюда не зашёл ни один посетитель. Интересное кино, что, в гостинице, кроме этого гостя, никого больше нет?
Лерочка, всё в порядке, завтра Пётр Андреевич ждёт Вас в 8.30. Зададите ему вопросы, какие сочтёте нужным, он ответит на все.
Лерка смотрела на него и хлопала глазами. Да уж, лихо, ничего не скажешь.
Хорошо, Сергей. Спасибо за ужин, я пойду, поздно уже.
Ну, что же, спасибо, что пришли. Спокойно работайте, я закажу билеты на самолёт, через три дня летим. Я оденусь, провожу Вас.
Не нужно, я здесь недалеко живу, тем более, там пурга, Вы к таким метеоусловиям, наверное, не совсем привычны.
Елисеев усмехнулся, но глаза его снова заледенели.
Я много где бывал, пургой меня испугать трудно. До свидания, Лера.
Он проводил её до дверей гостиницы и смотрел, как она спускалась с крыльца. Ветер усиливался. Редких прохожих несло по улице, как снежинки. Лерка закуталась шарфом, подняла воротник и тоже полетела, подгоняемая ветром.
Скоро она поедет в город своей юности, который любила и ненавидела. В первые годы она приезжала туда, зная, что Володи там нет через полгода после её бегства на север его всё-таки посадили. За что? Это осталось для нее загадкой. Но ещё долгое время, приезжая на сессии, Лерка привычно шла к дому, где он жил, садилась на скамеечку в соседнем дворе, раскрывала книгу и пыталась вчитаться в текст. Двор был засыпан сугробиками тополиного пуха, тёплый июньский ветер рыхлил их, разносил пушинки по двору и снова собирал в мягкие кучки. Шр-шр-шр, шелестели листьями тополя, лучи низкого уже солнца нагревали квадратные серые плиты дорожек. Двор жил своей вечерней жизнью бегали дети, сновали взрослые, на соседних скамейках сидели, о чём-то оживлённо беседуя, пенсионеры. Это было так не похоже на её северное бытие, что Лерка чувствовала себя пришельцем с другой планеты и понимала, как ей не хватает там этого тёплого ветра, шелеста тополей и пронзительного запаха отцветающей сирени. Солнце садилось, читать становилось трудно, она закрывала книгу, вставала и снова шла этой улицей, которая давала иллюзию близости к нему. Тогда она снова вспоминала, как промороженно-гулко звенел под каблуками тротуар, как не чувствуя обжигающего ветра, она бежала, зная, что в тёплой квартире её ждёт он. И за окном вспыхивает и гаснет нетленное «Летайте самолётами Аэрофлота», а магнитофон голосом Гребенщикова шепчет:
Я не знаю, зачем ты вошла в этот дом,но давай проведём этот вечер вдвоём.Если кончится день, нам останется ром,я купил его в давешней лавкеИ мы сядем на кухне, и мы будем смотреть,Как соседи напротив пытаются петь,Обрекая бессмертные души на смерть,Чтоб остаться живым в этой давкеГлава третья
Лера, Вы у иллюминатора?
Нет, я лучше у прохода. Чем меньше смотришь вниз, тем быстрее примиряешься с такой высотой.
Разумно.
Пассажиры суетливо укладывали вещи на полки, хлопали крышками багажных контейнеров, усаживались, щёлкали пряжками ремней безопасности в предвкушении полёта. Лерка откинулась на спинку сиденья может, удастся поспать. Последние три дня выдались ужасно суетливыми, заполненными срочными интервью, компоновкой (написанием она это вряд ли могла назвать) статьи о грядущем строительстве горно-обогатительного комбината. Интервью с Боровиковым получилось странным путанным, с абстрактными рассуждениями о благе региона, уходами в литературные и этнографические реминисценции. Пётр Андреевич говорил так, чтобы выдать минимум информации, путался, сбивался на пафос. Выйдя из его кабинета, Лерка даже слегка растерялась. Взять из почти часовой беседы было нечего. Боровиков выступал в своём репертуаре. И ведь не дашь изложение беседы в таком виде, «дабы дурость каждого видна была», по шапке получить можно. Опять придётся придумывать за чиновника его речь. А что там придумывать, если она сама пока ничего понять не может ни истинного замысла проекта, ни целей тех, кто его осуществлял. На место, где должно было произойти событие века строительство комбината, ехать передумала. Чего там смотреть всё в снегу, до июня даже и думать не моги хоть что-то на местности прикинуть. Сейчас вторая половина марта, пурги, ветер, снегопады, даже сфотографировать нечего. Мучилась два дня. Потом села и за два часа наваяла шедевр отечественной публицистики в превосходных степенях, с умными речами респондентов и авторскими рассуждениями. Мамонтов с Елисеевым были в восторге, материал пошёл в набор читатели получат максимум информации о том, какая замечательная жизнь их ждёт, когда строительство комбината будет завершено. Все довольны, всем хорошо.
Самолёт набирал высоту, в салоне слышался шум моторов. Лерка закрыла глаза. Она до сих пор не верила, что через несколько часов окажется там, куда в мыслях стремилась все эти годы. Елисеев с разговорами не приставал, спал умаялся, видать, бедняга. Непростое это дело продвижение проекта. Полёт проходил на редкость мягко и спокойно, старенький АН-24 не швыряло, он не проваливался в воздушные ямы. «Хорошо!» подумала Лерка и тоже уснула. Проснулась от толчка сели. Бодрый голос стюардессы возвестил, что полёт закончен, и пассажиры зашевелились, засобирались на выход.
Выйдя на трап, Лерка вздохнула полной грудью. Воздух был тёплым, влажным, таким весенним! Вот и снова весна Елисеев выглядел счастливым, его командировка закончилась, весело подмигнул Лерке и повёл её к автостоянке. Их ждала большая чёрная машина, марку которой Лерка не определила.
Знакомая дорога из аэропорта, огромные деревья по обочинам. «Господи, я сто лет таких не видела!» Елисеев оглянулся на неё и засмеялся, здесь он стал совсем другим вернулся с выполненным заданием.
Когда начался город, Лерка грустно улыбнулась. Косметическая фабрика, знакомые абрисы микрорайонов, новостройки. А центр казался всё тем же старинные здания, университет, аллея, делившая главный проспект на две части
Гостиница и вправду оказалась шикарной, номер вполне европейским. Заведя Лерку в номер, Елисеев заспешил.
Ну вот, Лерочка, располагайтесь, отдыхайте, сегодня Вас беспокоить не будем, а завтра в 9.00 я за Вами заеду.