Реакция Вовочки была, мягко говоря, неординарной:
– Клево! Так я теперь могу вино без штопора открывать?!
Пока я приходил в себя, не до конца врезавшись в его логику, Вова пощупал зубки, подергал их, проверяя на крепость, и буквально испарился из ванной.
Когда я, наконец, через пару минут, пришел в себя и отправился в зал, то застал там очень странную картинку: Вовка сидел на диване и вытаскивал изо рта целые комки рыжей собачьей шерсти, а у его ног сидел Мурзик и удивленно лизал ему руку.
Мне стало дурно:
– Ты, что, хотел покусать мою собаку?!?
Не до конца отплевавшийся Вовка уставился на мое перекошенное лицо:
– Андрюх, ты что? Я, те, че, кореец? Я просто взял его на руки и открыл рот. Ну, знаешь, в ужастиках же зверюшки вампиров боятся. А твой,… – он пару минут подбирал слова и, не найдя ничего другого, воспользовался вполне культурным выражением, – «прибитый» Мурзик начал об мои зубы чесаться… Ты че ржешь?! Я, что, виноват, что он линяет?
К счастью этим все Вовкины покушения на моих зверюшек ограничились, и я, все-таки, смог уговорить его пойти прогуляться, подышать свежим воздухом, поискать того «козла» с кинжалом и чашей (заранее прошу прощения у всех козлов).
Итак, мы бодренько шагали по улице, высматривая того «черного плаща» (благо, летом в четыре часа дня светло), когда у нас начались первые неприятности.
Вовка увидел пару симпатичных девушек, шедших нам навстречу, и, помахав им рукой, широко улыбнулся. Во все шестьдесят четыре зуба. Глубоко извиняюсь, если их всего тридцать два или, вообще, шестнадцать. У меня всегда было туго с математикой. Или это относится к биологии?
Ни меня, ни Вовку нельзя назвать уродами. Я – высокий, смуглый, у Вовки, так вообще, косая сажень в плечах, голубые глаза и русые волосы… Так почему же девочки, истошно завизжав, шарахнулись на другую сторону улицы?
Вова удивленно уставился на меня:
– Чего это они?
– Рот закрой, – прошипел я.
К счастью, в этот момент до девушек дошло, что вампиров не существует и они, раздраженно фыркнув:
– Идиоты! Пластмассовые зубы цеплять! – удалились.
Того «черного плаща» мы так и не нашли. На улице потемнело, Вовка направил свои стопы к дому, но я остановил его:
– Вов, ты куда… Давай еще погуляем, глянь, погода какая!
Он что-то пробурчал про то, что его ждут дома, но сильно туда что-то не спешил…
Мы шли мимо закрывающихся магазинов, темнеющих окон домов, когда откуда-то из-за угла раздался бешеный, раздирающий воздух, женский крик… Он буравил темноту и, достигнув пика, внезапно оборвался. Не раздумывая ни мгновения, мы рванулись туда.
Под единственным фонарем, горевшем в том переулке, скорчилась хрупкая женская фигурка, над которой склонился, вцепившись ей в горло, ба-а-альшой такой «шкаф». По-моему, даже с антресолями.
– Эй, парень, оставь ее! – рявкнул Вовка, делая шаг вперед. Нет, он явно пересмотрел американских боевиков…
«Шкаф» выпрямился. На лицо его, достойное стенда «Их разыскивает милиция», упал свет, и я обмер, увидев, что его губы выпачканы кровью.
– Проваливайте, смертные! – рявкнул он, оскалившись.