Свои и чужие - Кирилл Берендеев

Свои и чужие

Составитель Кирилл Берендеев

Корректор Светлана Тулина

Корректор Александр Барсуков

На обложке Пармиджанино Франческо Мария Маццола "Антея" (между 1530 и 1535 гг.), Национальный музей Каподимонте (CC0-PD)

ISBN 978-5-0055-9555-3

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Предисловие составителя

Испокон веков в человеке, да и во всем человеческом сообществе, уживалось два противоположных чувства: желание заглянуть за горизонт и страх перед встречей с неведомым. В разное время одно из устремлений побеждало, и в зависимости от этого, социум либо погрязал в однообразии бытия, вырождаясь болезнями и голодом, либо снимался с места в поисках лучшей доли. У разных сообществ это соотношение разнилось, достаточно вспомнить первые шаги человека из Африки. Полмиллиона лет понадобилось первой версии хомо, чтобы покорить Евразию, за это время от него отпочковались два вида людей: денисовцы и «хоббиты»  жители острова Флорес и его окрестностей в Юго-Восточной Азии. Но уже следующее поколение наголову превзошло старших братьев. Вдесятеро меньшим временем ограничившись, хомо сапиенсы колонизировали мир. Не просто колонизировали, но отправили в небытие все прежние разновидности собратьев, оставшись единственным образчиком человека, населявшего Землю. И причина этому кроется в генах, кроманьонцы, в отличие от вышедших ранее людей, были, пусть слабее, невзрачнее, но превосходили неандертальцев в главном  отчаянной решимости, беспробудном желании покорить и освоить все и вся. Они жили кучней, плодились быстрее и обладали большей сноровкой, им требовалось меньшие территории для жизни, да и страх перед смертью не так преследовал их: наши предки могли позволить себе любые жертвы, чтоб не останавливаться на пути. Голод, болезни, да и сами они, истребляющие друг друга, но от этого больше закаляющиеся, частенько доводили кроманьонцев до «бутылочного горлышка», до состояния, в котором на Земле оставалось всего несколько сотен особей данного вида. Однако, наши предки превозмогали пиковую ситуацию, плодились и размножались пуще и захватывали новые земли и пажити, вытесняли или уничтожали тех, кто стоял на пути к тотальному доминированию.

Лишь заполонив собой планету, люди успокоились. Примерно к тому времени относится и появление первых цивилизаций  ученые утверждают, что изначально не конфликтовавшие народы принялись активно осваивать сельское хозяйство, а с ним и смежные профессии, стали гуще селиться и активней развиваться. Первые города, достаточно вспомнить перуанский Караль, росли без стен, не зная вражды и усобиц, формируя торговлю с другими поселениями и племенами. Впрочем, недолго, извечный конфликт хлебопашца и кочевника, отраженный в библейском мифе о Каине и Авеле, не оставил иного пути, как затяжной конфликт  до тех самых пор, пока последние номады не сгинули в небытии. Или милостью покорителей продолжили существовать на скромных территориях Великого Запада, Амазонии, в джунглях Африки или в тундрах Сибири, сохранившись от внезапного приступа гуманизма новых владетелей их территорий.

В память о первой волне противостояния нам достались сказания о пришлецах злого разума, будь то лешие, кикиморы, орки, псоглавцы или еще какие представители полулюдей, ошибки божьего творения. От второго конфликта остались былины, мифы и легенды, а еще страх перед подлыми душой незнакомцами, у которого ни при каких обстоятельствах малым детям нельзя брать конфеты из рук. Когда мир свернулся в глобус и стал маленьким, территории, где могли жить неведомые существа, говорящие на человечьих наречиях, исчез, а с ними сгинул целый пласт страхов человеческих, но не окончательно. С течением времен он мутировал, пока не переродился в другой ужас, более панический, но, возможно, куда более реальный. Боязнь пришельцев с других планет: поначалу это были наши соседки по солнечной системе, но когда выяснилось, что разумной жизни там нет, страх раскинулся на всю галактику  по мере изучения вселенной человечество раскидывало сеть познания все дальше и потому еще делало это столь активно, что подсознательно боялось быть обнаруженным первыми. Страх перед более развитыми существами, во всем превосходившими нас в развитии, заставил человеческую цивилизацию буквально взорваться научно-техническим прогрессом последних двухсот лет. Мы прекрасно помнили собственный урок покорителей бескрайних лесов, великой сельвы, степей и островов: никто из более слабых народов не останется безнаказанным за свое существование перед колонизаторами, неважно с какой целью и откуда пришли они, какому богу поклонялись и на каком языке говорили. Станет неважным и для нас, если сюда заявятся сверхразумные существа, квинтэссенцией которых стали воплощенные гением Уэллса марсиане  бездушные создания, чьими повадками полностью завладел разум, вознамерившийся править не только на их планете, но и на всех соседних. И после его эпохального произведения люди еще долго терзались подобными мыслями, варьируя истории то так, то эдак.

Интересно проследить за подобными извивами. Если в конце девятнадцатого или начале двадцатого века писатели были настроены весьма скептически в отношении всякого пришельца, которого они обязывали становиться враждебным в отношении человечества, то в дальнейшем история изменилась. После Второй мировой, войны чудовищной, отнявшей немыслимые миллионы жизней, в истории о пришельцах возродились совсем иначе, теперь в них оказалось куда больше гуманистического настроя, и куда меньше милитаристского, Хайнлайн против Брэдбери, Андерсона, Саймака, Азимова и многих других. А после запуска первых спутников, к ним добавились и нотки времен освоения Мезоамерики: истории не просто контакта, но сотрудничества, конкуренции, самого разного рода общения с многочисленными представителями иных миров, до которых, как тогда думалось, всего ничего и по времени и в пространстве.

Со временем бум освоения космоса начинал угасать, все меньше исследовательских станций запускалось в иные миры, ну а про соседку-Луну ведущие космические державы, казалось, и вовсе запамятовали. С течением десятилетий менялась и пришельческие истории, став более утилитарными, земными, обычными, что ли. Возможно, подобный настрой продолжался и далее, но все поменялось, когда космос стал ареной битв уже не стран, но фирм. А теперь и космонавтов-любителей, на свои кровные или спонсорские деньги строящие в гаражах, из подручных материалов нечто, что однажды полетит на орбиту. У кого-то это даже получалось. Неудивительно, что подобные сообщения снова разогрели писательские умы, вернув их в горячку шестидесятых, думается, еще полстолетия вперед, и мы станем свидетелями такого же любительского освоения Луны, коли переселенцам разрешат осваивать сателлит, конечно. Тогда мы увидим нечто подобное путешествию «Мейфлауэра» и иже с ним, когда сотни и сотни утлых корабликов будут пересекать орбиты, снуя меж нами и новыми поселениями в новом же свете.

Конечно, подобные темы не останутся в стороне и у писателей. Но куда интересней вернутся в наши дни, посмотреть, какова ныне подоплека историй о пришельцах. О чем и как повествуют наши современники, что они пытаются предвосхитить, о чем рассказать, какие события осветить и каким образом. Именно об этом и повествуют авторы сборника «Свои и чужие», антологии, вобравшей в себя истории о контактах с чужими сущностями, порой похожими, порой, совершенно отличными от людей.