Добыча не будет долго ждать в силках.
Он прав добыча не будет ждать. Воодушевленная возможностью покинуть душный дом, Ренэйст отпрыгивает от Хэльварда, принимаясь одеваться. Торопясь, юрко скользит по дому, попутно собирая вещи. Обувает на ноги теплые сапоги, обитые мехом, прыгая на одной ноге под смех братьев, ищет свою рубаху, ругаясь под нос. Ренэйст не любит столь поспешные сборы. Она заплетает волосы в косу, позволяя отдельным прядям вольно падать на спину и подле лица, целует в макушку мать, пробегая за ее спиной, и закидывает поверх шубы колчан со стрелами. Брат распахивает двери, и одним прыжком выскакивает Волчица за порог, позволяя холоду окутать тело. В небесах над Чертогом Зимы все так же царствует Луна, и от света ее становится спокойнее.
Она дома. Плаванье, должно быть, привиделось ей.
Выходя следом, Хэльвард мягко хлопает сестру по плечу и шагает между заснеженных домов в сторону ворот. И, стоит ему пройти мимо, волнение вновь накрывает подобно штормовой волне. В последний раз, когда они вдвоем покидали безопасный очаг, случилась беда. Неприятное предчувствие накатывает на нее, остается комом в горле, заставляет колени подкашиваться. Рена сжимает пальцами крепление колчана у себя на груди, беспокойно смотря ему в спину. Не сразу делает конунгова дочь шаг, следуя за братом, но не рискует оглянуться и посмотреть на отчий дом. Словно бы тогда уж точно больше в него не вернется.
Чертог Зимы словно спит. От крыш редких домов поднимается дым, на снег из окон падает свет от огня, но они не видят людей. Скрипит снег под сапогами, пар мутными облачками срывается с губ, и стук сердца продолжает оглушать. Ренэйст кажется, словно бы голова идет кругом, но упрямо она продолжает шагать за братом, по щиколотку проваливаясь в снег.
Кажется ей, что в этот раз путь от дома до ворот проходит гораздо быстрее. Словно бы в пару шагов умещается, и от этого становится только беспокойнее. Насколько ей помнится, все совсем иначе, и через все поселение нужно пройти для того, чтобы оказаться здесь. Так почему же в этот раз путь занял так мало времени?
В отличие от нее, Хэльвард абсолютно спокоен. Он перешучивается со стражниками, пока они распахивают для них ворота, в то время как Волчица может выдавить из себя лишь неловкую улыбку, больше похожую на оскал.
Беспокойство плещется в ней, как море, по которому драккары добираются до солнечных берегов. Ренэйст старается утопить тревоги в этом море, но все выходит совершенно наоборот.
Это страхи топят ее.
Каждый шаг в сторону леса дается с трудом, словно бы ноги врастают в мерзлую землю, сокрытую под снегом. Дыхание сбивается, шум крови в ушах заглушает все звуки. Ренэйст кажется, что тысячи голодных глаз смотрят на нее из-за деревьев. Так страшно не было даже в ту роковую ночь, но ведь тогда она была ребенком, которому казалось, что ничто не может навредить ей, пока братья рядом. Сейчас же, познав всю жестокость мира, Ренэйст знает ничто не сможет защитить, если беда действительно настигнет ее.
Да и была ли та ночь на самом деле?
Ренэйст.
Остановившись, смотрит она на старшего брата, что глядит на нее ласково. Хэльвард улыбается, и его темные волосы, не заплетенные в косы, мягкими волнами падают вдоль лица, очерчивая острую линию нижней челюсти. В лунном свете голубые глаза кажутся почти прозрачными, околдовывающими, и Рена не может отвести от них свой взгляд.
Хэльвард кажется ненастоящим. Коснешься и рассыплется хлопьями снега.
Все в порядке, волчонок, говорит он, это просто лес.
«Просто лес, повторяет она про себя. Всего лишь лес».
Кажется, однажды она уже убеждала себя в подобном. Не в ту ли ночь, когда отроки вышли на испытания, Ренэйст говорила себе, что лес это просто лес? «Не ходи в лес один, коль хочешь жить» вот что с младенчества знают волчата, но ведь она не одна. Белолунная глубоко дышит и шагает за братом, позволяя ему увести себя в самую чащу. Хэльвард пропускает сестру вперед и идет следом, позволяя выбрать тропу.
Силки расставлены в тех же местах, в которых она сама их ставит; даже искать не приходится. Первые, которые встречаются им, пусты, добыча либо избежала ловушки, либо успела выбраться. Брат и сестра собирают их, складывают и убирают в сумки, не проронив ни слова, ощущая спинами пристальный взгляд леса. Между лопаток у нее словно бы загорается огонек свечи, который разрастается в самый настоящий костер. Ренэйст решает перейти в другой конец поля, сказав брату, что хочет проверить ловушки в тех местах.
Лес тих, словно бы спит. Ни шороха, ни шелеста. Даже редкие голоса зверей не доносятся из чащи, пока шагает она по снегу, пересекая поляну. Кажется Ренэйст, что тот даже и не скрипит под ее сапогами. Возможно ли это? Стволы деревьев бросают неровные тени на белоснежный покров, и кажется ей, словно бы те слегка покачиваются. Но ветра нет, и это невозможно. В остальном лес абсолютно спокоен.
Это спокойствие не кажется ей безопасным, но Ренэйст уверяет себя в том, что всему виной сон, который она видела. Дым над поселением солнцерожденных, кораблекрушение и, главное, смерть Хэльварда; все это ей лишь привиделось. У дочери конунга нет дара, коим обладает вельва, потому нет смысла считать, что сновидение вещее.
Сестра!
Вздрогнув, оборачивается она, ожидая худшего, и с тревогой высматривает среди черных стволов деревьев силуэт брата. С победной усмешкой поднимает Хэльвард над головой тушку перепелки, сжимая сломанную шею в руке. Птицы редко попадаются в ловушки, на воле их осталось мало; тех птиц, что готовят к столу северян, солнцерожденные выращивают в Доме Солнца. Каждому ведомо, что вольная птица куда вкуснее домашней, и тот, кто поймает ее, обеспечит себя не только ужином, но и новой байкой, которую можно рассказать за столом. Довольный собой, за голову крепит он мертвую птицу к своему поясу, не решаясь разделывать тушу на морозе. Пух и перья хранят тело в тепле, и, если птицу ощипать, холод сразу повредит мясу, значительно испортив вкус.
Его радость заставляет Белолунную улыбнуться. Остатки тревоги покидают ее, и уже предвкушает она, каким вкусным будет птичье мясо. Перепелки той не то чтобы много, но урвать у Хэльварда кусочек ей по силам. Когда это он отказывал в чем-либо любимой младшей сестре?
Добравшись до противоположной стороны поляны, останавливается Ренэйст, взглядом стремясь найти поставленные Хэльвардом силки. Обычно сама она не использует место это для охоты. Лунный свет почти не касается заледенелых еловых ветвей, склоняющихся до самой земли, и добыче легко оказаться незамеченной. Удивительно, что Ганнарсон, великий и могучий охотник, выбрал подобное место.
Или, быть может, не такой уж он и умелый охотник?
Слегка слипшийся от инея белый мех она замечает лишь тогда, когда подходит к силкам совсем близко. Ловушка перехватила заячью шею, и тот сам задушил себя в попытках вырваться. Конечно, мясо куда нежнее, если добыча умерла без страха, да только в таких условиях охоты выбирать не приходится. Раньше охотники сворачивали зайцам шею еще до того, как те понимали, что попались, но на таком холоде вряд ли можно провести долгое время неподвижно, ожидая, когда кто-то попадется в твои силки. То, что в этих силках кто-то есть, уже радость.
Ренэйст опускается на одно колено, протягивая руку, и проводит ладонью по покрытой тонким слоем льда шерстке. Когда ее стрела впервые пронзила мягкую плоть, она заливалась слезами, сжимая плечи лука в руках. Ганнар конунг стоял над ней, положив ладонь на сокрытую меховой шапкой макушку дочери, и сказал ей одно лишь короткое: