На базу вместе поедем. Договаривайся, дал команду шеф.
Экономически безграмотная Карпова пообещала сдать интервью с директором жилищно-коммунального предприятия, которое обосновалось в одном здании с редакцией. Главный редактор издал легкий стон.
Ты сколько будешь его мусолить? спросил он.
Да он от меня бегает, паразит, огрызнулась Карпова.
Если бегает, лови. Что с культурой?
Юля развернула свои записи.
Во-первых, приезд группы «Горько!»
Которая про свадьбы поёт? поинтересовался Лысенко.
Он уже отмучился и чувствовал себя свободнее.
Нет, про свадьбы другая. У этих патриотическая тематика, считаются очень перспективными, совершенно серьезно ответила Юля.
Патриотическая это хорошо, прокомментировал шеф.
Во-вторых, хочу написать о сторонниках отца Авессалома
Которые в простынях ходят, как привидения? снова встрял Лысенко.
Это секта святой Марии-Луизы, со знанием предмета поправила его Юля.
Свят-свят! перекрестилась Карпова.
Напомни, что у них там, попросил Станислав Петрович.
Они сейчас проповедуют движение на Восток, к подлинным корням Евразии. Авессалом основал поселение под Ачинском. Говорят, уже много народа переехало. Скоро и к нам явится, залпом выдала Юля.
Шеф слегка поморщился.
Юлия Александровна, ты пиши, но не увлекайся. Помни все-таки, что за тобой отдел культуры, а не чертовщины всякой
После планерки коллектив дружно отправился на перекур. Вдыхание никотина происходило в конце коридора, у балконной двери. Окурки бросали в консервную банку из-под зеленого горошка, стоявшую на батарее. Алексей вышел вместе со всеми, хотя не курил.
Петрович, ну не мое это, ты же знаешь, совсем по-свойски развила тему Карпова. Передовики производства, люди труда это на здоровье, а в макроэкономике я не сильна.
Привыкли на своих заводах сидеть, чаи распивать, не сдавался шеф, но тон его сделался мягче.
Почти все сотрудники «Народной трибуны» прежде трудились на заводах и фабриках, а точнее, в печатных изданиях при них. Ветер гласности и свободы сорвал их с насиженных мест. Змеем-искусителем выступил сам Станислав Петрович, которому до тошноты опротивело сочинять выступления передовиков соцсоревнования. Средства на новую, раскрепощенную газету изыскал его приятель, кооператор, а затем коммерсант Хромов, гонявший какие-то фуры в Польшу и обратно. Всю смету он, правда, не потянул, но шеф уломал стать вторым учредителем главу администрации Заводского района. Глава как человек старой формации не вполне понимал, зачем ему газета, однако деньжат периодически подбрасывал.
Эффект новизны сыграл свою роль. Тираж «Трибуны» рванул в гору со страшной силой. Свежие номера в киосках не залеживались. Журналисты, сбросившие оковы цензуры, писали буквально всё, что в голову взбредет. На первых порах не стеснялись ставить и скандальные перепечатки из столичной прессы. Кроме того, у горожан разных возрастов стремительно завоевали популярность объявления о знакомствах.
Впрочем, Алексей появился в редакции, когда пик успеха уже был достигнут. Тираж еще оставался рекордным, но расти перестал. Розница уменьшилась, выручала подписка. Станислав Петрович бился за нее, как былинный Илья Муромец. Ради этого приходилось не только махать мечом гласности, но и кланяться руководству разных предприятий и учреждений.
Потихоньку стало меняться лицо издания. Шеф очень болезненно перенес январь девяносто второго3. Сам он, насколько знал Алексей, не имел астрономического счета на сберкнижке, то есть в финансовом смысле от «шоковой терапии» пострадал мало. Скорее, сказалась его эмоциональная восприимчивость. На фоне массовых воплей и стонов о конечной погибели русской земли Станислав Петрович постепенно, шаг за шагом, двинулся в сторону просвещенного патриотизма.
Что это за зверь такой, он и сам не вполне четко представлял. Просто к тоске по накрывшейся державе примешивалось смутное чувство социальной справедливости. Профессиональная привычка читать письма, доставляемые в газету, тоже влияла на сознание редактора. Алексей, как представитель иного поколения, к эпистолярному жанру относился критически. Шеф же, видимо, слишком долго просидел в многотиражке мебельного комбината.
Возьми последний номер «Вечорки», оцени, посоветовал он Алексею и выпустил клубы дыма. На столе у меня лежит, под стихами.
Что с поэтами-то будем делать? вмешался в их разговор Валерий Тихонович, прикуривая у начальства. Одного опубликуем, другие прохода не дадут.
Станислав Петрович, выпуская дым, помолчал.
Не знаю. Забодали меня, если честно. Шлют и шлют.
Знают твою доброту, ввернул зам редактора.
Посмотрим, односложно ответил ему шеф и снова обратился к Алексею. «Вечорка» в три цвета теперь печатается, обещает на полноцвет перейти.
Ой, не верю! покачал головой Валерий Тихонович. Нет такой типографии у нас в области.
Из Москвы тираж повезут? предположил Алексей.
Что ты! Дорого, махнул на него рукой многоопытный зам.
Дыма без огня не бывает. Я Пышкина хорошо знаю, гася окурок, проговорил шеф.
Разбитной и на редкость компанейский Саня Пышкин был главным редактором «Вечернего города», а также депутатом горсовета. В депутаты он угодил прямо со студенческой скамьи, бурно отстаивая идеалы перестройки. Его «Вечорка» была образована годом позже «Народной трибуны», однако шустро набирала темп.
Отдел расследований создали, так-то. Еще нам нос утрут, без радости поведал Станислав Петрович.
Если не сопьются раньше, хмыкнул его зам.
Курилка постепенно опустела, остались шеф и Алексей.
Туговато с учредителями? напрямую спросил спецкор.
Не то слово. Всем прибыль подавай, а откуда у нас прибыль? Расходы одни.
А если других поискать?
Где? «Новым русским» мы не очень-то интересны. На фига им наши грибные места с проповедниками?
Есть еще политики.
Они как раз по твоей части, усмехнулся редактор. Ты интервью доделал?
Доделываю. В командировке человек, сможем только в среду ему показать.
Сначала мне покажи.
Хорошо, сказал Алексей, обычно ничего заранее не показывавший.
Надо самим коммерцией заниматься, повторил шеф в десятый раз за месяц. Я надеялся, что Тихоныч этот воз потянет, но он что-то никак.
Алексей не без труда смолчал. Валерий Тихонович, по сути, только расписывал гонорары да ездил в типографию при сдаче номера. Еще периодически давал советы ответственному секретарю насчет верстки полос. Предпринимательских талантов, даже в зачаточном состоянии, в нем выявить не удалось.
Шеф повертел и водрузил на место банку из-под горошка.
В общем, давай, пиши, сказал он.
Колонку в номер Алексей накатал минут за сорок. Фактура уже была собрана и, как выражался Станислав Петрович, пропущена через себя. Дело было ясное: комитет по имуществу дал от ворот поворот политическим партиям, которые просили выделить им помещения под офисы. Отказали и монархистам, и анархистам. Сначала, впрочем, собрали в кучу все прошения, поманили какой-то развалюхой на окраине, а потом кинули всех всё равно. Председатель комитета от комментария уклонился.
Алексей перечитал текст, мысленно проговаривая его, потом вывел заголовок «Эта бездомная, бездомная многопартийность» и отнес листы машинистке Тоне. Та ловко управлялась с электрической печатной машинкой «Ятрань», которая гудела, как боевой вертолет. В редакции давно мечтали о компьютерном наборе, но денег на современную технику не хватало.
Красивый у тебя почерк, одно удовольствие за тобой печатать, отпустила комплимент Тоня. Не то, что за некоторыми.
Шесть месяцев практиковался в роли художника-оформителя, ответил ей Алексей.