Серое небо слепило глаза, скрежет несущихся в тоннеле вагонов царапал слух. На лицо падал отражённый от листьев свет, кожу пропитывала скопившаяся в лужах мутнеющая вода.
Подземные ходы и узкие дороги ещё несколько минут враждебно косились на неподвижно лежащую шляпу.
Икона
Солнце сидело низко; что-то шептали птицы, но я не мог выделить ничего значимого из отзвуков их беседы. Ветер рвался в приоткрытые окна свистел и шелестом пробегал по шторам. Стремительный поток замирал перед ведущей к веранде лестницей, нерешительно топтался у порога, хватаясь за позолоченные перила. Сущая безвкусица.
Я смотрел на мелькающих неподалёку бабочек. Четыре пары крыльев заходились в настолько быстром движении, что казались недвижимыми. Преследуя друг друга до ветвей смородинового куста, они плыли по нагревающемуся летнему воздуху. Разлитый над землёй кипяток застревал в полотнах крыльев, гладил нежность узоров и их отставленную теплоту.
Чашка угнетала своим присутствием, не взирая на пытающееся пробиться к свету умиротворение. Вкус кофе не хотелось ограничивать эмалированным кругом не-форма не существовала без формы. Пальцы грубо схватили ручку посуды, сдавили её глянцевую беспомощность и потрясли перед прищуренными глазами: солнце бликами отражалось от гладких стенок. Где-то на сетчатке отпечатывалось предвкушение начавшегося дня.
Я увидел свой вытянувшийся нос и отходящие от нахмуренного лба морщины. Паром над чашкой дышала сама смерть.
Ты закончил или нет? над ухом зажужжал голос, было неясно, как он сумел так быстро переместиться по сырым гниющим доскам, не оповестив скрипом меня и усевшихся на крыше пугливых птиц. Пол, покрытый зеленоватым мшистым ковром, скрипнул.
Дом, на который я потратил добрую часть жизни, по-видимому, собрался работать мне в ущерб.
Я повернулся к источнику звука, но от взгляда М. стало настолько не по себе, что в то же мгновение я уставился на беспокоящие чашку кофейные волны. В них отразилась нестойкость настоящего момента.
Если я жив философствованиями, то ими же и умру, я сделал глоток осевшей пенки и процедил пузырьки сквозь зубы.
Ты жив своим идиотским языком, ответила М. и, постояв рядом ещё несколько мгновений, потеряла ко мне всякий интерес. Её переменчивый нрав угнетал мою настойчивость и радовал моё безрассудство. В умеющем спрятаться или сказать несвязную ерунду языке скрывался весь секрет нашего сожительства. М., стремящаяся к определённости телом и умом, не терпела ответов невпопад.
Иногда мне становилось жаль её сил: она тратила слишком много времени на то, чтобы сочетать свою жизнь с планами и графиками, но её попытки настроить внутренние часы никогда не приводили к успеху. Я наблюдал за крушением выстраданной Вселенной женщины, которую, кажется, когда-то любил. Империя сыпалась мне под ноги, и я не знал, как реагировать на хрустящий под ногами песок.
Я вновь смог сосредоточиться на кофе; после состоявшегося разговора напиток стал горчить за болтовнёй всегда упускаешь что-то важное. Ещё немного покрутив чашку в руках, я опустил её на стол, заставив коричневатые подтёки плавно спускаться по стенкам. Керамическое витилиго увлекало историей своей глубины. Где были зёрна до моего рождения?
На небе сгустились тучи мне стало не по себе от их тяжести. На плечах чувствовалась влага и непосильный груз. Я поспешил укрыться в доме, так и не убрав за собой посуду: чашка осталась улыбаться на выцветшем столе.
Взъерошенная М., совсем не похожая на ту, что я видел несколькими минутами ранее, пробежала перед моим лицом на мгновение мне показалось, что из-за проклятой чашки случилось нечто ужасное. Вокруг М. сконцентрировалась далёкая от понимания таким глупцом, как я, аура предвкушения трагедии. Сбежав от туч, я не получил успокоения в родных стенах. Дом точно что-то против меня замышлял хотел ли выдавить из дверей в лапы непогоды?
Любовь М. к суете в погоне за порядком я не разделял, но тёплое переживание к её плечам и бёдрам вынудило меня вновь втянуться в театральную сцену. Я похлопал себя по карманам и не подал вида, нащупав ключи. В подыгрывании чьему-то самолюбию меня привлекала одна деталь: в складывающейся ситуации никогда нельзя было найти победителя и проигравшего.
Я, как полагает ответственному домохозяину, стал метаться из стороны в сторону, гладить глазами полки и сминать пальцами завалявшиеся по столам бумажки.
Ты постоянно что-нибудь теряешь! одёрнула мои поиски М. План приходил в действие, погружая меня в едва скрываемый экстаз. Хаос на голове М. беспомощно свернулся в подобие локонов. Постепенно она становилась всё более узнаваемой сейчас стянет оставшийся бардак тугой резинкой, побежит вниз, чертыхаясь себе под нос, а затем остановится, пытаясь сохранить достоинство. Будет медленно шагать, но вскоре снова сорвётся на спешный темп.
Предпочитая не отвечать на выпад, будто он вовсе меня не задел, я потерял всякое желание продолжать представление для такого нервного зрителя. М., очевидно поняв мои намерения, фыркнула, в очередной раз попросив поторопиться. С её губ не сорвалось ни единого ругательства.
С веранды на меня всё ещё таращилась полупустая чашка я ощутил острое желание разбить её безупречно белое лицо о стену. Вместо этого, заслужив клеймо ребячливого барана, я послушно сел за руль и завёл машину. Двигатель взревел, будто мощностью превосходил первоклассные иномарки. Его показная напыщенность какое-то время отражала дух М..
Всю дорогу мы ехали молча. Мимо мелькали краски города, сверкающие окна высоток и редкие насаждения. Я не мог оценить их истинную красоту внимание перетягивала серая и множество раз изъеденная глазами дорога. Местами облезла краска разделительной полосы, где-то появились ощутимые выбоины. С бесстрашной глупостью я наскакивал на них колёсами и едва не прикусывал язык, опускаясь в мягкость касающегося спины сиденья.
М. переводила взгляд от зеркала к бегущему за окном пейзажу: деревья в цвету наверняка отражались в её широких зрачках. Она была совершенно не заинтересована в моей безответственности. В такие моменты мне особенно сильно хотелось влететь в фонарный столб.
Отрешённый взгляд М. пробуждал во мне чувства, когда-то заставившие укрыть мокнущую под дождём женщину под своим зонтом.
Я никогда не верил в истории знакомств, начинающиеся с «Шёл ливень, она мокла, а он достал из рукава пляжный зонт», но поселившаяся в моём доме дополнительная зубная щётка и пара тапочек убеждали в непредсказуемости дней. Бойся того, над чем насмехаешься, как своих желаний.
То, как М. рассмеялась над своей вымокшей рубашкой, было нельзя описать. Сухому мне хотелось подставить себя дождю, чтобы влиться в образовавшееся вокруг неё пространство чистоты и непринужденности. С её волос, бывших чуть более длинными, чем сейчас, стекали прозрачные капли, переливающиеся в свете вечерних фонарей. Мне казалось, что М. притягивала к себе падающую с неба воду: побиваемый дождём асфальт собирал меньше влаги, чем закурчавившаяся голова.
Никогда до этого я не утруждался ради женщин: их измотанные лица, растянутые ручки пакетов и высокие каблуки не вызывали во мне должного сочувствия. Несколько раз в детстве я помог матери вынести мусор, отнюдь не от доброго сердца. К своему стыду, я был тем мужчиной, о котором нелестно отзывались женщины прогрессивных и традиционных взглядов. Борющемся за равноправие я тоже казался человеком подлых взглядов.