Так что, удачи, любви и счастья в центре мира. Увидите Пупа Земли передавайте привет и наилучшие пожелания. Ибо откуда в жизни алмазы, когда они в кимберлитовых трубках?
Всем шизы! Я угощаю!
Удав ниже пояса
Рано или поздно, но наступает момент, когда ты по привычке тянешься через весь стол за приправой и на пол пути понимаешь вкуснее без неё. Для веселья не нужен алкоголь, для подарков повод. Женщина гораздо красивее без косметики. Жизнь без усилителей вкуса. «Зато будет, что вспомнить!» успокаиваешь ты себя, когда уже поздно и стыдно. А потом пытаешься не вспоминать. И не повторять. И единственный вопрос гложет: "В чём измеряется ипическая сила?"
Пора бы уже, наконец, признать, обладатели хорошего чувства юмора волокут на себе этот грёбаный мир, населенный миллиардами нытиков, трусов и белых польт. Да, трудновато нам с вами приходится, обладатели хорошего чувства юмора, но ничего, мы держимся.
Вот, к примеру, я. Две руки, две ноги, нос посередине. Удав ниже пояса. Очень рак по Зодиаку. К слову сказать, обладатель звания "человек года-2006" по версии одного очень уважаемого журнала. Было бы у меня чувство юмора, я бы умолчал, что в том пресловутом году этот самый многоуважаемый журнал признал человеком года каждого. А раз так, то и я не рассчитывал к своему возрасту быть поумнее, покрасивее, побогаче. И точно! Не рассчитал. Напиться бы с горя, да, сцуко, всё хорошо.
Но я не унываю. В сотый, в тысячный раз открываю потёртый временем поэтический блокнот и с упорством ломовой свиньи вновь пытаюсь сложить уже набившие оскомину два плюс два:
За окнами в окнах свет,
По улицам бродит мгла.
Какой я, к черту, поэт?
Никто не слышит меня.
Мой крик пролетает в ночи,
Мой стих улетает в ничто.
Хоть волком с досады кричи,
Меня не услышит никто.
А ветер разносит листы
Вчерашних отжитых газет.
Наивный бродяга-поэт
Хотел удивить белый свет.
Что заблудился в дожде,
И что противясь судьбе,
Больничных просторов покой
Осваивать стал на себе.
Летит в пустоту моя песнь,
Слезинка на фоне дождя.
Летит в пустоту моя песнь
К тем, кто услышит меня.
Как вы относитесь к своему литературному творчеству?
Я к нему не отношусь.
А как вы считаете, интерпретация текста включает в себя намерения и биографию автора?
Отнюдь, написанное и создатель не имеют друг к другу никакого отношения.
Почему?
Автор мёртв.
Вот скажите, мог ли вам на полном серьёзе сказать такое человек, наделённый хоть каплей чувства юмора? А я могу. И я говорю. На самом что ни на есть голубом глазу. Что я не претендую на звание мерила нравственности, что я не пророк и не судья, не прокурор, не адвокат. Что поэт начинается там, где заканчивается человек. О том, где с моей точки зрения начинается прозаик, вообще лучше умолчу. Что после рождения текста автор умирает, и единственный, кто вдыхает жизнь в буковки его произведений читатель, ради которого это всё в конечном итоге автором и затевалось. Ибо только в сознании читателя авторский текст может начать жить своей ни на что не похожей жизнью. Кто говорит? Все говорят!
Какой нелепый итог!
Какой?
Конечный же, конечно, конченный вы наш.
За окнами в окнах тьма,
Мой город опутала мгла.
Какой я к черту поэт?
Никто не слышит меня.
Вот, видите, рифма в первой и третьей строках бьётся? Нет? А я вижу. А ритм, ритм!.. Мне бы улыбнуться и плюнуть, поднять правую руку вверх, набрать полные лёгкие воздуха и, резко опуская длань долу, возопить: Ну и хер с ним!. Я же раз за разом достаю свой потертый поэтический блокнот и вновь, и по-новому. Хотя давно уже и не поэт. Так что какое у меня чувство юмора? Я две ноги, две руки, нос посередине. Удав ниже пояса. Я удав ниже пояса. И очень рак по Зодиаку.
"Мне бы в небо, мне бы в небо. Здесь я был, а там я не был", как любил напевать один небезызвестный ленинградский поэт. Но и там меня не ждут, и там я никого не знаю. А кого знаю, те при встрече вряд ли подадут вид, что когда-либо знали меня. А то, что "ноги-руки дэнс, голова бум-бум-бам. Мои мозги похожи на кусок бабл-гам", так это же "эх, вы, серость! Это же бубль-гум!" Границы ключ переломлен пополам, и все идёт по плану.
Да, скорее я Пьеро
С рукавами до колен.
Я в костюме цвета стен.
Я на сцене лишь затем,
Чтобы жалость вызывать,
Молча к Господу взывать,
Но ответ не получать,
Оставаясь только с тем,
Что мне как-то дальше жить,
Чтоб не знать каким мне быть,
Ненавидеть лишь себя
В ненавидящих меня.
Мой безлико-белый грим,
Слезы чёрны, черт бы с ним.
Слов не слышно лишь тогда,
Когда катится слеза.
Пусть я антирежиссёр,
Пусть кому-то я смешон,
Пусть я допускаю вас
В этот миг и в этот час
Лишь бы слов не говорить,
Лишь не знать, как дальше жить,
Лишь не знать, каким мне быть.
Да, наверно я Пьеро.
А вот если взять и представить только на миг, что у меня всё-таки есть чувство юмора? Что целью всей этой моей писанины является отнюдь не ожить в вас, а просто взять и вас рассмешить? Что вы станете делать с собой в таком случае? Продолжать наступать на один и те же грабли, пока они не сломаются? Исступленно искать свою вторую половинку, крича в пустоту Где же ты, полудурок? Не верить, не бояться, не просить, не прислоняться?
Было бы у меня было чувство юмора, стал бы я писать эти потуги, нет даже не на литературу, на графоманию? Да я просто рассмеялся бы им в лицо, сказал что-то типа: ну что, Данила-мастер, не выходит каменный цветок? Смотри, по аккуратнее там, не ровен час глаза лопнут, и продолжал бы себе спокойно жить и. жить. Соберись! Ты же сфинктер! Ан нет. И сам не ам, и другим не дам. Имею наглость вдохновлять на творческие потуги и других. А чего мне в одиночку-то страдать? Вмногером страдать наслаждаться
В твоих рассказах слишком много букв.
Всего тридцать три.
Ты меня не понимаешь.
А зачем ты их считаешь, когда их читать нужно?
Ладненько, интересовался бы, сам догадался. Продолжайте покамест и дальше лайкировать действительность, вызываемый вами абонент ещё не придумал отмазку. Всё это всё, и поэтому всё. Я вам позже сам перезвоню. Сейчас не могу материться.
Только лишь тебя люблю.
Лишь в тебе себя люблю.
Только лишь себя люблю.
Да, конечно, я Пьеро.
Ну, и удав ниже пояса, конечно же.
Камера сутры
Идеальное утро это когда за окном солёное солнце, в чашке вкусный кофе, а в голове мокрый песок и приятные мысли. Когда свято уверен, что в жизни всё делаешь правильно, ибо никто не знает, что на самом деле ты в этой жизни делаешь. Когда хмели-сунели и уцхо, между прочим, сунели, да-да, тоже. Когда роешься в содержимом ума, а ощущаешь мир вокруг, когда тупее лучше, и ты проводишь и проводишь время, а его у тебя всё больше и больше. Времени. Свободного. Ибо время, как сказал однажды ты себе сам, есть бог. Оно окружает тебя непрерывно и повсеместно, даже там, где любовью не пахнет. И вот он редкий момент себе ты по́утру веришь. А раз так, то идеальное утро когда у тебя много соленого солнца и свободного бога, в чашке вкусный кофе, в голове мокрый песок и приятные мысли, хмели-сунели, уцхо-сунели, "и тебе присунут". И Босх не взрывает мозх, и живёшь так, что никто не понимает, откуда у тебя деньги, и на себя смотришь за других не стыдно, и "я тебя тоже" "я тоже тебя тоже", и ни в коем случае не иначе, и никак не наоборот.
В полдень нещадное солнце,
К вечеру сполох грозы,
Ночь оглашается воем подвальных котов.
Время индийского кофе,
Грации танца гюрзы,
Время нанизывать мясо на тощий остов.
Ветер исхлещет похлеще
В окна и да по глазам.
В этом дожде очень явно присутствует соль.
Море бушует и плещет,
Волны отсвет бирюза.
Ночь не покой, не угроза, заутро не боль.
Сон, скопом порванный в клочья,
Снопом завязанный вздох,
Лезвия света серпом на абстрактном ковре.
Время индийского кофе,
В нем, может быть, где-то Бог,
Сладкий обрывок нирваны, доставшийся мне.