Он не помнил ничего необычного. Разве он не отправился спать, точно так же, как и в любой другой день? Он припоминал, что повесил на стул штаны и рубашку. Сквозь синее оконное стекло было видно ночное небо, значит, было уже поздно, уже почти наступало утро. Почему он пошел спать так поздно? Он вспомнил музыку. Танцы на террасе, куда песни и музыка доносились лишь приглушенно. Ему стало холодно, но он больше не хотел вот только почему? возвращаться в бальный зал, хотя там все его ждали. Вместо этого он проскользнул мимо многочисленных гостей, вернулся в свою комнату, швырнул о стену хрустальный бокал и запрокинул голову, отпивая бренди прямо из бутылки. С севера дул мюр, а он пил бренди из бутылки! Бросил бокалом в стену! Но почему? Его что-то рассердило? Он был в отчаянии? Расстроился? Все словно стерлось. Он пошел спать, и последнее, что он помнил, мягкий, теплый мех его охотничьего пса Бо, прижавшегося к его холодным ступням.
На мгновение он погрузился в свои мысли и едва не уснул, побежденный усталостью. Но тут же Десмонд вспомнил о снах, которые мучили его каждую ночь и теперь снова угрожали утащить его с собой. Кошмары о жутких созданиях с длинными мордами, острыми клыками, видневшимися из-под приподнятых губ, с крыльями и острыми когтями, с кожистыми перепонками между пальцами. Они хватали его за руки, за ноги, за шею и волосы и волокли куда-то в глубочайшую тьму. Ох, он предпочтет остаться здесь, в холоде, посреди вони, чем снова погрузиться в эти сны.
Деваться некуда он должен был встретиться лицом к лицу с тем, что ждало его в темноте за закрытыми веками.
Он осторожно приоткрыл глаза. Веки слиплись, и ему пришлось липкими пальцами стереть засохшую корку с ресниц. Пораженный, Десмонд обнаружил, что лежит полуголый на дырявой подстилке из грязной, заплесневелой соломы. Его ограбили и сбросили в сточную канаву? На нем остались только панталоны, в которых он лег спать, и они совершенно промокли, потому что в щелях между камнями под ним застоялась вода. Десмонд в ужасе втянул воздух, когда его медленно прояснявшийся взгляд различил в мерцавшем свете факелов на стенах прутья решетки. Это была темница. Может быть, он Он распрямился, дрожа, поднялся на колени и подполз к решетке. Камера, в которой его заперли, выглядела вполне обыкновенной: каменный пол, три стены из камня, а четвертая бронзовая решетка. Рядом с соломенной подстилкой стояло жестяное ведро, вероятно, для справления нужды. Увиденное потрясло его. Нет, это не темница в замке рода эс-Ретнея, где он чувствовал себя как дома. Несмотря на запреты, еще ребенком он вместе с Лэйрой и Викой забирался туда, в поисках бандитов, контрабандистов и любителей приключений. Но среди заключенных он встречал лишь сломленных, несчастных бедняков, которые готовы были целовать ему ноги за кусок сыра или ветчины.
Десмонд помнил те времена достаточно хорошо, чтобы сообразить, что ни в одной темнице замка не было бронзовых решеток. Он положил ладони на холодный металл, крепко сжал пальцы и с трудом поднялся на ноги. Колени подгибались так сильно, что он едва не упал.
Откуда-то снаружи донесся тихий смех.
Посмотри-ка. Принц проснулся.
Вы считаете, что я принц? Десмонд охотно рассмеялся бы в ответ, чтобы собеседник решил, будто он не боится. Но даже произнести несколько слов оказалось трудно. Язык распух, как дохлая рыба на жарком летнем солнце.
Он так считает, ответил голос молодого мужчины, может быть, даже еще юноши. Повелитель.
Твой повелитель ошибся, глухо возразил Десмонд, смахивая прилипшую к груди влажную солому. Кем бы ни был твой повелитель.
Собеседник немного помолчал. Потом хрипло произнес:
Осторожнее, думай, что говоришь. Если они услышат
Проклятье, о ком он?
Если Повелитель тебя услышит
Повелитель, повелитель Это единственное слово так упорно крутилось в его мыслях, что ему стало дурно. Конечно, он подозревал, кого имеет в виду говорящий видимо, другой заключенный. Только одно существо могло носить этот титул. Но Десмонд не сделал ничего такого, за что его стоило бы бросить в темницу Повелителя дэмов. Он ничего Ужас ледяным комком застыл у него в груди, когда он осознал, что многого не помнит о вчерашнем вечере. Он разозлился разозлился на он просто никак не мог понять. Слишком много бренди? Было что-то еще.
Небесная трава он жег небесную траву и надышался ее дымом. Это должно было успокоить его, но в сочетании с бренди и чувством вечного холода это не помогло. Он еще сильнее углубился в воспоминания, но отыскал лишь горькое послевкусие гнева. Он с кем-то поссорился? Но с кем? И почему?
Что произошло? Его снова охватила дрожь на этот раз не столько от холода, сколько от ужаса из-за того, что он мог совершить. Это должно быть что-то непростительное, если на него из-за этого пало проклятье.
Они идут, прошептал другой человек, и его голос внезапно задрожал от страха. Возвращаются снова. Они услышали тебя, лучше бы тебе помолчать.
Десмонд тоже услышал раздающиеся в коридоре шаги, топот множества подошв, которые двигались синхронно, словно принадлежали одному существу.
Услышав доносившийся из соседней камеры шорох, он понял, что второй пленник отодвинулся к дальней от решетки стене.
Но Десмонд расправил плечи и остался стоять у самой решетки.
Да, они пришли. Они пришли, чтобы отвести его на допрос. Он узнает, в чем его обвиняют. Если он совершил какой-то проступок, он искупит вину. Ничто, никакое наказание, никакая причина не может быть ужаснее, чем это ощущение, будто он совершил что-то непростительное и понятия не имеет, что именно.
Потому что проклятье дэмов может постичь человека лишь за какое-то непростительное деяние.
Глава 3
Аларик
Сыграешь еще раз огненную песню, прежде чем мы пойдем домой?
Бовен нервно хмыкнул, но все же улыбнулся в бороду. Никто не мог отказать Калейе, и уж точно не брюзгливый старый телохранитель, пусть даже он постоянно ругался на то, как избалована эта девочка.
Скрывая улыбку, Аларик снова опустил взгляд на свой рисунок, а Бовен тем временем поднес к губам рог и извлек из небольшого музыкального инструмента клокочущий звук, который не слишком подходил к дикой огненной песне и уж выглядел неподходящим для стареющего воина, каким был Бовен. Но в этом путешествии у них не было с собой другого инструмента а Бовен больше не умел ни на чем играть.
Сосредоточившись на линиях, которые он вырисовывал углем, на треске пламени и его отсветах, Аларик дал волю размышлениям. Еще одно или два полнолуния назад они снова вернулись домой, и Аларик до сих пор так и не понял, был ли он рад увидеть своих родителей после долгого путешествия или страх все же перевешивал. Когда близнецы вместе с Бовеном отправились в путь, чтобы путешествовать по всему континенту (как и пристало детям княжеского рода фон Кеппох), им было десять. Теперь им исполнилось двенадцать, и, когда они возвращались к родному двору, от них ожидали проявления силы, разумности и мужества взрослых. Справится ли он? Он до сих пор иногда видел дурные сны, а потом весь день не мог отвязаться от мыслей, что это дурное предзнаменование. Вот и в эту ночь ему снился такой же кошмар. Серым утром он доверил свои тревоги Калейе. Должно произойти что-то плохое, он явно это чувствует! Но она высмеяла его эта его ненормальная сестра-близняшка с огненно-рыжими волосами и синими, как лед, глазами. Но ей и не приходилось бояться, что она не оправдает ожиданий отца. Калейя была настоящей гордостью отца, воплощением всего того, чего может ждать от своего ребенка кеппоханец. Она была стремительной, умной и сильной, и у нее были огненно-алые волосы. У Аларика волосы, напротив, были черными, как у матери, и только при свете дня в них можно было заметить бледные проблески темно-красного. Не похоже на признак особенной силы. Они родились в одном пламени, он и Калейя, но, наверное, жара им досталось не поровну.