Вопреки - Редакция Eksmo Digital (RED) страница 2.

Но, вернёмся к одежде, поговорить о Рейе у меня ещё будет уйма времени! Я вытащил чёрные рваные джинсы, которые папа затаскивал уже второй год, посягнув на святое. Но мне никто помешает оторваться сегодня! Я решил не останавливать свою клептоманию и продолжил, как фокусник из шляпы, вытаскивать вещи. Я достал белую футболку с маленькими чёрными молниями на груди, красную рубашку в черную клетку, ну и, конечно, не мог же я оставить такой образ без кожи, было бы неинтересно! Я достал косуху, и переложил все это богатство на кровать, закрыв шкаф.

Барни внимательно следил за мной, сидя на папиной кровати. Вообще, папа не разрешает залезать Барни на свою кровать и часто напоминает мне о том, что я его через чур разбаловал (хотя, начал бы с себя и с того, как разбаловал меня). Ну а как можно этой мордашке что-то запрещать? (Интересно, папа про меня также думает?) Я не представляю! Мой маленький комочек счастья! Ну ладно, может и не маленький, но все равно самый любимый на свете! Но если папа и не разрешал, то в его отсутствие можно было и проявить бунтарский дух, тем более что я не один тут придерживался воспитания только пряником Марта вообще, по-моему, разрешала Барни всё, что только ему вздумается, вплоть до первого кусочка мяса из духовки. Вот уж кого ругать надо! Но на самом деле папа обожает Барни и глупо было бы мне это отрицать. Папа, мне кажется, вообще любит всех, да и злиться особо не умеет. Нет, бывает, конечно, что лучше сразу место жительства менять, когда разозлишь, но это уже в самых редких случаях. По крайней мере, у меня такое было только несколько раз, и лишь один из них закончился тем, что влетело мне по самое не хочу. Но вернемся к Барни и к моему плану на день, в него, собственно, входило:

Ну и переодеться тоже! Потому что я до сих пор в трусах валялся на папиной с Мартой кровати в обнимку с Барни и завороженно рассматривал почти дописанную картину, стоявшую на мольберте. Это было море. Ночное беспокойное море.

Лавандово-чёрное небо облачалось всё в более тёмное одеяние, меняя свой синий балахон с просветами на черную мантию ночи. Светлые, как свадебная фата, и пышные, как сладкая вата, облака, один за одним кружились на ночном небе, а блестящие звёздочки, стремясь гореть всё ярче и ярче, как маленькие факелы, озаряемые победный Олимп, аккуратно перелетали меж облаков друг к другу. Волны, так беспокойно находившие на берег, были поглощены тьмой ночи, вспыхивая лишь на мгновение белой пеной у берега и исчезая в пропасть ночи вновь. Берег был усыпан россыпью бежевых песчинок, не успевших встретиться с волнующим негодованием моря, но стремящихся принять на себя его гнев. На тёмном островке, на который то и дело находили волны, стоял человек, облачённый в светлую одежду, но не излучающий светлого настроения. Он смотрел вдаль морских просторов, скрестив руки на груди. Его взгляд был взволнованным и умиротворённым одновременно невероятное соединение. Его светлые волосы развевал ночной ветер, который, как и беспокойное море, отзывался в его метущейся душе симфонией тревожных нот. Недалеко от мужчины кружился силуэт в белом платье. Это была изящная женщина, которая с улыбкой смотрела в сторону своего спутника, танцуя под мелодию волн. Она не была взволнована или напугана, она была уверена во всём происходящем и, казалось, знала наперёд, что всё будет светлым и лёгким, как и её босой танец на краю берега. Юбка её белого платья кружилась вместе с ней в едином духовном порыве невесомого спокойствия, словно она знала жизнь так, будто была сама этой жизнью воплоти. Казалось, те звезды, кружившиеся на небе, ангажировали её вновь и вновь на танец, стоило лишь бризу заиграть новую мелодию на просторах морской бездны. Морская пена ласкала её босые ноги, прибивая к берегу лепестки волн, нежно прикасающихся к ней и удаляющихся назад. Музыка её моря была завораживающей, в такт её душе: воздушной и обворожительной, необременяющей себя всеми печалями мира, лишь сентиментально думающей обо всём вокруг.

Казалось, эта пара сбежала от сует жизни до того, как они смогли бы их найти. Они были свободны от жизни, потому что сами были ей, и это было невероятно красиво. Они были единым целым, словно их союз был самым правильным и нужным на свете, в котором они оба нуждались: лёгкость смешивалась с тягостью, печаль с радостью, страх с нежностью, любовь с любовью. Они были симфонией, ноты которой были в том волшебном порядке, в котором звучат все гениальные произведения. Они были беспокойным морем, которое было суматошным и безмятежным одновременно. Они были одним сердцем и душой на двоих и это было великое счастье из всех, что есть.

Только почувствовав солёный вкус во рту, я понял, что замечтался, и вернулся назад в беспорядочную реальность, в которой всё ещё нужно было найти своё место. Вот что могут сделать папины картины с воображением! Да, папа обожает рисовать, хотя он ни разу не художник, и вообще не учился рисовать, но его картины самые притягательные из всех, которые я видел.

Я посмотрел на часы, была половина первого. Вот же чёрт! Уже половина первого, а я всё ещё сижу дома и без кофе! Кошмар! Я быстро натянул на себя вещи, заправил папину кровать, смахнув шерсть с неё, и направился в прихожую.

 Барни, поторопись, а то возьму тебя с Дашей гулять!  Воскликнул я, когда Барни вновь ушёл есть на кухню. Знатный обжора! Только попробуй вовремя не накормить, он тебе устроит и штурм памяти, и землетрясение совести!  Барни!  Крикнул я, надев кеды.  Меня Марта убьёт, что я в обуви по дому хожу!  Недовольно заворчал я, зайдя на кухню.  Пойдем, потом доешь! Вот уеду я сегодня, папа тебя так ждать не будет!  Пыхтел я, оттаскивая Барни за ошейник от миски в коридор. Да, Барни со мной не ехал, и я не представлял, как я с ним расстанусь! Пять лет мы прожили душа в душу, делив каждый кусок друг с другом, а уже завтра я не буду уворачиваться от слюнявых поцелуев и не буду устраивать пробежки за каждой новой собакой Становилось так тоскливо от этой мысли, словно часть меня медленно переставала существовать, оставляя взамен себя лишь чёрствую пустоту. Барни появился у нас совершенно случайно, но я так рад этому случаю, что не представляю нашей, а особенно своей, жизни без него.

Дело было накануне папиного дня рождения. Папа как всегда задерживался на работе, а его ужин уже в десятый раз подогревался в микроволновке. Вообще, повар из меня был так себе, но единственное, что я научился готовить за то лето у бабушки мясо по-французски, чем постоянно угощал папу. Я уж не знаю, какой выдержки ему стоило первое время есть мою почти горелую бурду и не кривиться, но как только я научился не нарушать все тонкости, так блюдо заходило на ура (я просто всё ещё думаю о завтраке, поэтому так часто отвлекаюсь на еду). Ну так вот, папа задерживался, а я смотрел цену на шпицев и корги в нашем городе. Вообще, в детстве папа мне устроил целый зоопарк, когда мы жили в загородном доме. У меня был кролик Омлет, хомяк Плуто, кошка Груша и даже курица Арина, которую я стащил в контактном зоопарке. Я вообще не представляю, как мне это удалось! Мне было три года и я с курицей, размером с меня, как-то умудрился незаметно улизнуть ото всех на экскурсии. И пока все сбиваясь с ног искали меня, я благополучно сидел со своей новой подружкой возле нашей машины. Не знаю, заплатил ли папа за курицу или мой громкий визг и не желание отдавать её назад добили смотрителей зоопарка, как самая противная сирена, но назад мы уже ехали втроём. Но я всегда хотел собаку, чтобы она была такой же неугомонный как я и всегда была рядом, когда это нужно. Я слезно клялся папе следить за ней, гулять, мыть и кормить самостоятельно, но папа был непреклонен. Став взрослее, я забросил эту надоедливую песню про собаку и смирился с тем, что куплю себе настоящего друга, когда стану жить отдельно (раньше для меня это было смешно, но сейчас нет). Я хотел себе шпица или корги, чтобы это был вечный двигатель, независимый от своего возраста. Я постоянно заходил в зоомагазины и по часу зависал у витрин с собаками, но назад всегда приходил один. Я уважал папино решение, что ему не до собаки в доме, и не хотел нарушать его, как бы мне не хотелось. Но в тот вечер всё изменилось!