Анна
Официант поставил на стол поднос. Перенёс с него две чашки ароматного кофе, сахарницу, вазочку с маленькими пирожными. Над чашками поднимался горьковатый пар с нотками корицы.
Я взяла одну из чашек. Тот, кого я жду, пока не пришёл. Надо бы дождаться, но кофе наверняка остынет. Ну и ладно! Закажу ещё. Я с наслаждением сделала глоток. Здесь действительно самый вкусный в Москве кофе.
Аня, привет! Прости, опоздал.
Он сел за стол. Тот, кого я ждала с таким волнением.
Я тебе кофе заказала, я кивнула на вторую чашку. Очень вкусный.
Напрасно. Я спешу.
Он взял из вазочки маленькое пирожное, ловко забросил в рот.
Надеюсь, сделка выгодная?
Я смотрела на него, испытывая странную смесь чувств. Мы с Максимом были когда-то женаты. Недолго. Меньше года. До этого встречались несколько лет. Правда, с неравномерными перерывами. Мне казалось, что после свадьбы наша жизнь изменится.
Предложения никто никому не делал. Мы обсудили свадьбу как сделку, слияние активов. Рационально, разумно. После свадьбы переехала к нему в квартиру. Нарушился неуловимый ритм привычной жизни. Любимые фитнес-клубы, парки, магазины отдалились. Новые мне не нравились. Я вдруг поняла, что привыкла не столько к местам, сколько к людям. В какие-то дни я оставалась в своей старой квартире. Особенно когда Максим уезжал в командировки. Свадьба ничего не изменила в моей и, думаю, в его жизни, в наших отношениях. Мы так же жили каждый в своём доме. Созванивались, чтобы провести вместе выходные или слетать к морю.
Когда я осознала, что наш брак это фарс, сама предложила развод. Максим согласился. Не потому, что не ценил меня, не дорожил или, хуже того, тяготился отношениями. Просто он очень быстро думал и всегда принимал рациональные решения. Наши отношения вернулись к добрачным. Странно, но нас это абсолютно устроило. Правда, исчезла близость. Мы перестали быть друг для друга сексуально привлекательными.
Аня, не спи!
Прости.
Сделка выгодная? Уверена?
Да. Не то слово. Это как избавиться от соседей-алкоголиков. Ещё и купить их квартиру.
А кто там раньше был?
Максим всё-таки взял чашку кофе. Отпил.
Стройматериалы. Вечно краской воняло. Из-за «газелей» не припаркуешься.
Ладно. Мне уже пора.
Он открыл портфель. Какое-то время копался в нём. Как мило этот портфель ему подарила я.
Мы были в Милане. Укрылись от дождя в галерее Витторио Эммануэле II. Удивительное место. Целый квартал старинных домов накрыт стеклянным куполом с ажурными перемычками. Весь комплекс один огромный торговый центр. Но почему-то он не воспринимается как магазин. Скорее как законсервированный фрагмент истории. Ты чувствуешь эти стены, фрески, мраморный пол так, словно они сделаны совсем недавно.
Мы шли мимо витрин магазинов известных на весь мир торговых марок. Такой же восторг я испытывала в детстве, в «Детском Мире» на Лубянской площади. Конечно, ты понимаешь, что не купишь ничего из выставленного за стеклом. Но тебе этого и не надо. Для тебя это выставка счастья.
В одной из витрин стоял портфель. Коричневый, важный и совершенно неуместный в мире рюкзаков и спортивных сумок. Максим рассказал, что у его отца тоже был портфель. Папа ходил с ним на службу. Заботливо складывал в него термос и бутерброды. С ним ездил в командировки. Вернувшись, доставал из своего волшебного портфеля подарки. Часто это были коллекционные модели автомобилей в коробках с прозрачной стенкой.
Купи его! сказала я Максиму. Он же тебе нравится.
Зачем? Куда я с ним буду ходить?
Жди!
Я вошла в магазин и уже через минуту вышла с новеньким портфелем в руках.
Держи!
Он рассмеялся, как ребенок, неожиданно получивший игрушку.
Спасибо! Но костюм я покупать не буду.
Сколько лет прошло? Три года? Четыре? А портфель с ним. Постарел, потёрся, но остался верным спутником. Максим достал из него пухлый конверт, в котором, судя по форме, лежали деньги. Передал мне.
Максим, спасибо!
Я открыла сумку, положила деньги. За окном кафе что-то с грохотом упало. Мы синхронно вздрогнули от неожиданности.
Закир
Я стоял перед разбившимся на несколько частей куском гипсокартона. Напарник тоже узбек. Оба в грязных штанах и куртках с пятнами краски и цемента. Я пытался подцепить осколки рукой в перчатке, но пальцы плохо слушались. Молодой, вздохнув, опустился на корточки, приподнял лежащий зелёной стороной лист. Осколок у него выскользнул, упал, раскололся на две неравные части.
Неторопливым шагом подошёл бригадир вредный хохол.
Ну шо, хлопцы? Обмишурились чуток? От ну гдэ ж вас таких жопоруких понабирали?
Нам, наконец, удалось собрать осколки в кучу. Мы попытались поднять их пачкой, но снова выронили. Бригадир ухватил меня за куртку, приподнял с корточек. Поставил перед собой.
Слышь! Ладно, Закир. Ты кирпич класть умеешь?
Я утвердительно закивал, надеясь, что меня переведут на другую работу. А может, я просто хотел угодить бригадиру и загладить так свою вину.
Ага. А котлованы рыть? А гишпанскую штукатурку класть?
Это наверняка какая-то судорога, тик. Я не могу перестать часто кивать, как бы ни старался. Уже понятно, что бригадир над нами банально издевается.
Я смотрю на большой зелёный осколок сквозь застилающие глаза слёзы.
* * *
На зелёной школьной доске красивым почерком аккуратно написано: «Сочинение. М.Ю. Лермонтов. Кавказский пленник». В классе тихо. Ученики старательно выполняют задание, записывая мысли в тетрадях. Все заняты работой, кроме одного. Он, как всегда, развалился на стуле, любуясь облаками за окном школьного класса. Лохматый, наглый. Школьный пиджак расписан узорами и надписями. Судя по ошибкам и неловким двусмысленным орнаментам, он сам и разрисовал его шариковой ручкой.
Устав от созерцания природы, он перевёл взгляд на класс. Зрачки сузились. Взял учебник с соседней парты и с яростью швырнул в доску.
Yomon eshak! (Мерзкий осёл!)
Вот что с ним делать? Если бы он просто сидел за последней партой, проблем бы не было. Я рисовал бы ему тройки. Но он так не может. Какой-то шайтан в его голове взрывает петарды, и он внезапно слетает с катушек. Ученики перестали писать, с интересом наблюдают за происходящим.
На моих висках уже белеет седина. Я ещё не знаю, что через несколько лет радикально поменяю профессию, страну. Меня будут редко звать даже по имени Закир. Чаще я будет слышать «чурка». Но пока мне это неизвестно. Меня называют Закир Болатович. Все, кроме этого невыносимо вредного мальчишки.
Говори по-русски в моем классе, Руфат!
Зачэм ми учим этот язык? Русские нас баранами считают!
Потому что русский великий язык.
Ага. Канэшно! Ведь на нём говорит хозяин? Chochqa! (Свинья!)
Мне хочется взять длинную деревянную указку с толстой ручкой и от души ударить мерзавца по спине. Так, чтобы она сломалась. Указка, разумеется, а не спина. Я, конечно, этим ничего никому не докажу и не добьюсь. Просто выход гнева. И ведь беда не в том, что Руфат так откровенно и яростно ненавидит мои уроки. Другие ученики, скорее всего, тоже не понимают, зачем им нужно изучать культуру страны, давно ставшей чужой. Но им искренне безразлично. Они понимают, что уроки формальны и оценка никак не влияет на результаты в аттестате. А Руфату небезразлично. Наверняка источник его сопротивления разговоры родителей, родственников, друзей.
Указку о спину я сегодня ломать не стану. В этом противостоянии для меня важнее не сдаться. Не выгнать ненавистного ученика со своих уроков навечно. Не наорать. Хотя бы не отвести взгляд от его полных презрения глаз.
Вы должны понимать, что написано в русских книгах, как можно спокойнее ответил я.
Зачэм?
Хулиган положил ноги на парту, презрительно наклонил голову набок, высокомерно задрав подбородок.