– Выходит, вру я? Но зачем мне это?
Шериф пожал плечами.
– Может, вы разработали какой‑то план для вымогательства. Может, вам зачем‑то нужна известность. А может быть, вы просто тронутый.
Кипевший от ярости Бэннинг вскочил на ноги.
– Значит так – подтасовать все факты и объявить меня сумасшедшим! Ну что, посмотрим! – и он кинулся к двери.
Шериф подал знак, и фотограф получил прекрасную возможность запечатлеть, как помощник шерифа схватил Бэннинга и сноровисто затащил его сначала в тюремную пристройку, примыкавшую к оффису, а потом в камеру.
– Псих, – сказал репортер, глядя на Бэннинга через прутья решетки. – Ты и сам‑то не смог придумать ничего правдоподобного, верно?
В каком‑то оцепенении Бэннинг смотрел на людей по ту сторону решетки, не в состоянии поверить в случившееся.
– Обман, – хрипло сказал он.
– Никакого обмана, сынок, – отозвался шериф. – Вы явились сюда и наделали шума, вы обвинили многих людей в заговоре против вас – хорошо, тогда вам придется остаться здесь, пока мы не проверим, кто вы такой. – Он повернулся к помощнику. – Телеграфируйте этому нью‑йоркскому издателю, у которого, по его словам, он работает. Дайте общее описание – рост шесть футов, волосы черные, ну, и так далее, как всегда в таких случаях.
Он вышел, а за ним и остальные. Бэннинг остался один, в камере.
Он сел и сжал голову руками. Яркий солнечный свет лился скозь зарешеченное окно, но Бэннингу все вокруг казалось мрачнее, чем в самую темную полночь.
Если бы только у него не появилась мысль посетить родной город…
Но она появилась. И вот перед ним стоит вопрос: «Кто же лжет, кто же сошел с ума?». И он не может ответить.
Когда стемнело, ему принесли ужин. Бэннинг спросил, нет ли возможности освободиться под залог, но не получил определенного ответа. Шериф не приходил. Бэннинг спросил об адвокате, и ему ответили, чтобы он не беспокоился. Он снова сел и продолжал ждать. И беспокоиться.
Не имея других занятий, он перебирал в памяти годы своей жизни, начиная с самых первых воспоминаний. Они никуда не делись. Конечно, были и провалы, и смутные, неопределенные воспоминания – но они есть у каждого. Кто запомнит все будничные дни своей жизни, в корторые ничего не случалось! Его зовут Нейл Бэннинг, и он провел большую часть жизни в Гринвилле, в доме, о котором теперь говорят, что он никогда не существовал.
Утром появился Харкнесс.
– Я получил ответ из Нью‑Йорка, – сказал он, – здесь с вами все ясно.
Он внимательно рассматривал Бэннинга через решетку.
– Знаете, вы выглядите вполне приличным молодым человеком. Почему бы вам не рассказать, что все‑таки это значит?
– Если бы я сам знал… – хмуро отозвался Бэннинг.
Харкнесс вздохнул. – Правда Пита, вы не можете придумать ничего правдоподобного. Боюсь, что нам придется задержать вас до психиатрической экспертизы.
– ДО ЧЕГО?
– Послушайте, я перерыл весь город и весь городской архив. Здесь никогда не жили никакие Бэннинги. Не было и Греггов. А единственные Льюисы, которых я смог найти, живут на ферме в двадцати милях от города и никогда не слыхали о вас. – Шериф развел руками. – Что же я должен думать?
Бэннинг повернулся к нему спиной.
– Вы лжете, – сказал он. – Убирайтесь.
– О'кей, – Харкнесс сунул что‑то сквозь прутья. – В любом случае это должно заинтересовать вас. – И он вышел в коридор.
Прошло некоторое время, прежде чем Бэннинг решился поднять брошенное Харкнессом. Это была местная газета за вчерашний день, вечерний выпуск.