Загремел получился огром тоже только наполовину, потому что огр Хруст, его отец и дедушка Эхса, в свое время взял в жены актрису из племени донных прокляторов, то есть матушка Загремела огрессой не была. Но иногда Загремел входил в полную огрью силу, и тогда его от чистокровного огра нельзя было отличить – он вдруг становился настоящим великаном, так что человечьи брюки жалким лоскутком слетали с него. Но жене его Танди, по происхождению нимфе, супруг больше нравился в облике человека, поэтому Загремел старался сдерживать огрий размах.
Эхс лишен был способности по собственной воле превращаться в огра, но стоило ему разгневаться, и тут же нечто похожее на огрью силу проявлялось и в нем. Сила накатывала и тут же откатывала, но для нее долгий срок и не требовался: один полновесный удар огрейной руки мог разбить в щепки ствол железной балки, одного из самых крепких ксанфских деревьев. Эхс был недотепой, но когда надо, мог вдруг стать умным и сообразительным. В такие минуты в нем просыпалась остроумная бабушка из рода донных прокляторов. Поскольку в обоих родителях Эхса текла и человеческая кровь, он тоже большую часть времени оставался человеком. И с довольно заурядной внешностью. Глаза у него были серые, а волосы то ли русые, то ли.., в общем, неопределенного цвета. Эхс часто мечтал о том, как бы он жил, если бы все сложилось иначе, но жизнь шла своим чередом и, как видно, не готовила для Эхса ничего особенного.
Ну и незачем тужить. Папа сварил отличный бульончик!
***
Через два дня Эхсу стало так грустно, что он рискнул вернуться к пивному дереву. Он вошел и рассмотрел подушки. Все выглядели вполне невинно. «Какая же из них живая?» – озадаченно гадал он, но ответа не было.
И тогда он схватил в охапку всю кучу, отнес под куст и бросил там. Потом набрал новых и втащил в пивнушку.
Помедлив, он все‑таки сел на подушки. Живая подушка язвительно назвала его толстым, но он вовсе не был толстым. Сейчас бы он нашел, что ответить этой нахалке, да поздно. Вот так всегда: пока вынимаешь ответ из кармана, отвечать уже некому. Увы, тугодумство тоже было наследственным – нимфы и огры не очень сообразительны.
Захотелось есть. Эхс пошарил кругом и отыскал кусок пирога, который сам запрятал в пивнушке какое‑то время назад. Пирог был сделан из ленивого теста. Вкусными такие пироги становятся не сразу, а только через неделю, через две после приготовления, когда окончательно облениваются, то есть становятся необыкновенно мягкими, даже рыхлыми. Прошло уже три недели, то есть пирог замечательно успел облениться.
Эхс поднес лакомство ко рту и…
– Убери‑ка свою восьмерню!
Это явно сказал пирог.
– Какую восьмерню? – уставился на кусок пирога Эхс.
– Ну не восьмерню, так семерню, шестерню…
– Пятерню? – невольно подсказал Эхс.
– Ну да, пятерню, – согласился пирог, – Ты чего сделать удумал, огрий сын?
«Огрий сын», – мысленно повторил Эхс. Выражение ему понравилось. Только потом он сообразил, что пирог‑то наверняка не похвалить его хотел, а оскорбить.
– Я просто хотел переку…
– Чтобы больше никаких «переку», понял?
– Но я же…
– А ты полюбопытствуй, нравится ли пирогу, когда им перекусывают! Ну хорошо, урыльник, ступай с миром, а я хочу отдохнуть.
– Слушай, лепешка, а ведь это мое дерево! – начал вскипать Эхс. – Я тут только что одну говорливую подушечку пристроил, могу и тебе дорожку указать, пирожина!
Эхс схватил пирог, распахнул дверцу и швырнул. Ленивец покатился колесом и исчез в лесных зарослях, а Эхс прилег на подушки, собираясь вздремнуть.
На дворе было не очень жарко. Огры как раз такую погоду любят, прохладную, но Эхс предпочитал тепло.