Это напряженное единоборство прервал Еревац, обрушивший свою палицу на голову разбойника. Шапка зеленых волос ушла под воду.
Тем временем сплавщики снова оттолкнули шестами вражескую лодку и теперь что‑то победно орали на своем диалекте.
Оставшиеся без предводителя пираты раздумали пока идти на абордаж, но один из них подобрал со дна лодки лук и уже возился со стрелой. Пришлось Феликсу снова браться за арбалет. На этот раз он не промахнулся, и новоявленный лучник, ругаясь, схватился за плечо.
Борел еще раз взвел арбалет, но стрелять не стал, а просто целился то в одного, то в другого разбойника. Те по очереди пытались укрыться, и организованная гребля сделалась невозможной.
– Эй, хватит с вас? – крикнул Феликс. На лодке посовещались, поспорили, и наконец один крикнул в ответ:
– Ладно, не стреляйте. Мы вас отпускаем.
Пиратские весла вновь заработали в постоянном ритме, лодка развернулась и направилась к болоту. Отойдя на безопасное расстояние, лихие вояки заорали какие‑то угрозы и оскорбления, которых Борел из‑за дальности не понял.
Еревац бормотал что‑то о своем чудесном господине, а плотогоны хлопали друг друга по спинам и громко радовались наперебой:
– Мы молодцы! Разве не говорил я, что мы сможем одолеть хоть сто разбойников!
Внезапно Феликс ощутил страшную слабость. Если бы сейчас на плоту оказалась мышь (или что там на Кришне водится похожее), и эта мышь пискнула на него, он наверняка прыгнул бы в Пичиде от ужаса. Однако следовало скрыть от подчиненных навалившийся страх. Дрожащими руками Борел вставил в длинный изукрашенный мундштук сигарету, закурил и обратился к слуге:
– Похоже, моим проклятым сапогам здорово досталось. Наведи на них глянец, ладно?
II
Поздно вечером отважные мореплаватели добрались до Коу. Здесь Феликс расплатился со сплавщиками и, отправляясь спать, услышал, как те рассказывают хозяину постоялого двора свои байки. Мол, они (при незначительной поддержке одного землянина) смогли отбиться от сотни речных пиратов и убили десятки.
На следующее утро плотогоны пришли проститься с бывшим попутчиком. Они отчаливали вниз по реке, к Маджбуру, где собирались продать свой лес и отправиться на какой‑нибудь барже Домой.
А через четыре долгих кришнянских дня Борел уже расхаживал по Мише. Столица Микарданда оказалась больше, нежели он ожидал. В центре города высился холм (типичная американская столовая гора), на котором находилась могучая цитадель ордена Карара.
Твердыня хмуро смотрела на Борела, а тот хмурился ей в ответ. Он прикидывал способы проникновения не столько в крепость, сколько в саму касту.
– Еревац!
– Да, господина?
– Насколько я знаю, гармы не занимаются ни хлебопашеством, ни ремеслами, не так ли?
– Хранители работать? Конечно, нет, зер! Они управлять страной, защищать народ от врагов. Этого же достаточно?
– Может быть, но меня интересует не это. Как хранители обеспечивают себе средства к существованию?
– Собирать налоги с простонародье.
– Так я и думал. И кто же собирает эти налоги?
– Оруженосцы работать на казначей.
– А кто казначей ордена?
– Благороднейший гарм Кубанан.
– И где я могу увидеть этого благороднейшего зера?
– Если он в цитадель, нельзя видеть. Если в казначейство, можно.
– А где находится казначейство?
– Там, – слуга неопределенно махнул рукой. – Господина хотеть ехать?
– Да. Готовь коляску, хорошо?
Еревац исчез, и вскоре купленный еще в Коу легкий четырехколесный экипаж катил по булыжной мостовой. Во время поездки Борелу пришло в голову, что доблестного рыцаря обычно представляют верхом на горячем скакуне, нежели с комфортом восседающим в коляске.