В процедурной светло и чисто, у нас в детдоме был такой бардак и от всех болячек и болезней зеленка и аспирин. Снимаю куртку, бросаю ее на кушетку, кладу правую руку на стол. Медсестра немного тушуется, а когда, перетянув жгутом руку, пытается найти вены, морщит носик, разглядывая мои татуировки, которые покрывают всю руку.
Слушай, а кто он?
Кто?
Ваш Тихон Ильич, которого все боятся и слушаются?
Он уважаемый человек, бизнесмен.
И все?
Нет, я точно не знаю, но он что-то типа хозяина города.
Ай, больно же.
Она находит вену, больно вонзая иглу, а мне становится совсем нехорошо уже который раз за этот день.
Черт!
Черт! Черт!
А тут есть черный ход?
Нет, и не думай, что я тебе буду помогать. Мне это место и моя жизнь дороже. Можешь идти.
Вот же сучка!
Глава 4
Покровский
Зачем вообще я занимаюсь ей сам?
Надо бы поручить эту странную девицу парням, пусть бы съездили к ней на квартиру, поговорили с ее парнем, если он, конечно, есть. Но понять не могу, почему делаю все сам. Словно мне заняться больше нечем.
Но рыжая очень занятная, такая непростая, с гонором. Говорит, прямо смотря в глаза, а у самой в них ничем не скрываемая ненависть, нет, скорее презрение. А как небрежно посмотрела на пачку денег, а потом резинкой от них собрала волосы?
Точно не проститутка и не наркоманка, те смотрят жадными, голодными глазами, там всегда не хватает. Этого «добра» я насмотрелся с детства район и дом, в котором жил, был наполнен именно такими персонажами. Там могли полоснуть по горлу осколком стекла за любое неверно сказанное слово или показанный жест.
Сижу в темном холле, ребята из охраны остались на улице, за дверью голоса. Наверняка рыжая обрабатывает девчонку, сбежать хочет, вот уверен в этом.
Улыбнулся.
Первый раз за несколько дней, наверное, хотя смешного мало. А вот наличие парня у этой Арины не факт, что и это имя настоящее, огорчило. Надо бы проверить, есть он вообще или нет, а еще узнать, кто она такая, откуда и что делала в том баре. Нутром чую, непростая она и отпускать не стоит.
Мы закончили, Тихон Ильич.
Да, мы закончили. Слушайте, а почему меня не осмотрит гинеколог, не возьмет мазок, а вдруг вы меня трахнуть захотите, а тут все анализы уже готовы?
Все сказала?
Нет.
Можешь не продолжать, дальше мне неинтересно.
Арина вручила кусочек ваты, что прижимала к сгибу руки, медику, надела курточку, застегнула ее под горло, посмотрела на меня:
Слушайте, Тихон Ильич, я устала, уже поздно. Давайте встретимся завтра, точнее, уже сегодня, как раз будут готовы анализы. Вы передо мной извинитесь, я приму извинения, и мы простимся навсегда. Ок?
Вот же наглая какая.
Нет.
Слушайте, а вы трудный, вам говорили об этом?
Говорили, пойдем.
Куда на этот раз?
А с чего такая резкая перемена? В отделении ты мне «тыкала», смотрела так, будто готова была убить взглядом, а сейчас я Тихон Ильич?
Священный трепет медсестры передался мне воздушно-капельным путем. К хозяину города только на «вы» и с придыханием, жаль, второе я не умею.
Я заметил. Называй адрес.
Мы сели в машину, девушка, повернувшись, посмотрела удивленно, даже в плохом освещении было видно, как она устала, бледная, под глазами синие круги. Такая резкая перемена, вроде в полиции была свежее. А вдруг и правда наркоманка и сейчас ее отпускает?
Подумал об этом, и так противно стало.
Нет, я много что и кого видал за свои сорок два года: передозировки, ломки, мольбу о дозе я знаю, какое это дно, так двое моих друзей по молодости ушли. Но в то, что эта красивая молодая девушка такая, глядя на нее, верить отказываешься.
Ты бездомная? Доза нужна, да?
Долго не отвечает, только смотрит, плотно сжав губы, водитель ждет, в салоне тепло, но я вижу, как она дрожит. Минуту назад она шутила, а сейчас совсем другая, не спорит, не хамит. Что такого я сказал?
Луговая, шесть.
Господи, до боли знакомые адреса, Луговая, восемь малосемейка напротив шестого дома, дом, где я вырос, тот самый гадюшник.
Тихон Ильич? Вадим поворачивается ко мне, сам выруливая со стоянки клиники.
Ты слышал адрес?
Да.
Дорога по пустым ночным улицам занимает двадцать минут, все это время Арина смотрит в окно, я не лезу к ней, самому надо подумать. Я должен знать, кто она такая и что здесь делает; если привезла груз, будет наказана, как все, кто захочет утопить город в дури.
Пригласишь?
Не отвечает, просто выходит и идет к обшарпанной двери подъезда, она не закрыта и, конечно, без домофона, я иду следом, Вадим за мной. Вонь и обшарпанные стены, грязная лестница, в таких местах ничего не меняется и никогда не изменится.
Такие места нужно ровнять с землей или сжигать. Из детей, что родятся и вырастают здесь, не выходит ничего хорошего, я не исключение, моя жизнь лишь кажется беззаботной и красивой.
На лестничном пролете между третьим и четвертым этажами лежит тело, вонь от спящего бомжа смешалась с помоями, и становится еще более невыносимой.
Квартира номер тридцать пять, замок ради приличия, темный коридор, Арина бросает ключи на старое трюмо, не включив свет, идет дальше, слышно, как льется вода, и я нахожу девушку на маленькой кухне. Она пьет воду прямо из чайника.
Тебе плохо?
Снова не отвечает, включаю свет, слишком яркая лампочка освещает убогую обстановку. Потертый стол, две табуретки, пожелтевший тюль на окне, еще один стол, шкаф и мойка, старый холодильник рычит как раненый зверь.
Сколько себя помню, у всех обитателей этих домов такая же мебель, значит, ничего не изменилось за двадцать пять лет, как я ушел и поклялся больше не возвращаться никогда.
Вот, вернулся, получается.
Арина обходит меня, позади топчется Вадим, девушка идет в другую комнату, я за ней. Она перетряхивает постель; низкий диван, плотные шторы на окне, ну, парня тут нет точно. Находит таблетки, глотает, не запивая.
Чувствую себя паршивей некуда. Пока ехали, думал о ней черт-те что, наркоманка, проститутка, барыга наркотой, ничего хорошего не ждал, даже самому противно было убедиться, что она такая.
Тебе плохо?
Мне нормально. Ты хотел посмотреть, где я живу, и найти что-то определенное? Сделай это по-быстрому, я правда устала. Голос тихий.
Снимает куртку, кидает ее на кресло, не смущаясь нас с Вадимом, в ту же сторону летит майка, она без белья. Резинка падает с волос, они рассыпаются по спине, всю правую руку до плеча с переходом на грудь покрывает татуировка.
Стебли с острыми шипами черными чернилами и редкие бутоны цветов с алыми брызгами на них. Я не любитель такого художества у девушек, но ей идет, красиво очень.
Небольшая грудь с острыми ярко-розовыми сосками на бледной коже. Арина, так же молча, надевает футболку, разувается. Она у себя дома, ее ничего не смущает, даже двое посторонних мужчин.
Обыск отменяется? спрашивает устало. Вы начинайте, вдруг чего найдете, Тихон Ильич. Или хозяину города впадлу делать это самому?
В словах столько яда, а в глазах ненависти, что можно захлебнуться. Становится все интересней узнать, кто она такая.
Нет? Тогда вы знаете, где дверь.
Глава 5
Арина
Чего ты плачешь?
Страшно.
И ни капельки, смотри, я же не плачу.
Ты большой.
И ты большая.
Нет, я маленькая, я хочу домой. Хочу к маме.
Малая, ну не реви. Нет у нас больше дома, и мамы нет.
Резко просыпаюсь, лицо мокрое от слез, открыв глаза, смотрю в потолок, он серый от времени и пыли, но все лучше, чем видеть эти повторяющиеся один за другим сны.
Артемка снится постоянно, когда должна случиться в моей жизни очередная жопа. А еще заплаканная девочка с растрепанными кудрявыми волосами, она трет кулачками глаза, шмыгает носом, просится домой к маме.
Слишком светло. Опять не задернула шторы, ненавижу яркое солнце, оно всегда говорит о том, что в этом мире не все так плохо, что есть свет, добро, любовь.
Любовь? Нет, не знаю, что это такое. И знать не хочу.