В кармане, как пойманная живая рыба, трепещется телефон на виброзвонке. Кто там ещё?!
На-а-а-ди-и-ин, ты сегодня решила всё-таки меня достать, смеюсь в ответ на: «Ми-и-и-иш, только не бросай опять трубку!» Сори, я очень торопилась.
Мишь, не бросай трубку, и я тут стою и долблюсь как дятел. Открывай.
Никого нет дома.
Мишель, бросай свой ТЮЗ. Открывай, и ты помнишь про Ольгу Витальевну?
Как я могу забыть про Ольгу Витальевну, когда ты мне напоминаешь о ней с завидным постоянством.
Постоянство основа добродетели.
Но не в этом мире.
Не заговаривай мне зубы. Ты помнишь про Ольгу Витальевну?
Да, да, да и ещё сто раз да.
Фуф! Отлегло. Мишь, и главное ты можешь мне наконец-то открыть? Стою у твоих ворот. Прохладно.
Нет, пожалуйста, не сегодня. И уже выдаю в трубку полуправду:
Отлично, предупреждать, значит, не надо было. Надин, прости, но тебе придётся поцеловать закрытые двери и комбек домой.
Ты серьёзно? А предупреждать?
Это она мне говорит! Это я хочу спросить а предупреждать?
Ладно, прощу, если только ты уехала именно к Ольге Витальевне.
Не поверишь, но как раз сейчас я смотрю прямо на неё! Добрый день, Ольга Витальевна! Всё, прости, Надь. И не жди, буду поздно!
Ошарашенная продавщица рыбного ряда расплывается в улыбке от уха до уха и с заговорщическим пониманием произносит, ткнув в огромный таз с живыми окунями:
Брать будете? Из «Ольги Витальевны» знатная наваристая уха получится.
Настает моя очередь одаривать любезную продавщицу искренними извинениями:
Неловко, конечно, но назойливая сестра простит.
Сестра простит.
Заберу «Ольгу Витальевну», только положите её в пакет с водой. Она нужна мне живая.
Меняю деньги на крупного окуня в прозрачном плотном пакете, добираюсь через ряды с рыбой, мясом и овощами к магазину. Прохожусь по своему короткому списку и направляюсь домой с чувством неловкости и беспокойства.
В руке, в прозрачном пакете, в такт моим торопливым шагам плещется новая знакомая с жабрами.
М-да, окунь, нехорошо, конечно, получилось перед Надин.
Высоко поднимаю булькающий пакет, впиваюсь глазами прямо в пучеглазую голову.
И не спорь, тыкаю пальцем в упирающийся с той стороны открытый рыбий рот. Ты должен быть благодарен. Я тебя, считай, спасла! Сегодня же такой день. Кстати, окунь, извини, не знаю, какого ты пола, но, надеюсь, не подашь на меня в рыбий суд за гендерную дискриминацию. Теперь ты носишь то же имя, что и мой психолог. Да, да, да. Не таращи глаза. Понимаю, психолог из тебя так себе, но уж прости, отныне ты Ольга Витальевна. А что, удобно! К тебе ходить ближе, не надо тратить часы на пробки, да и потом подозреваю, ты будешь самым недорогим из всех психологов, что я знаю.
Под душераздирающие тоскливые песни где-то оставленной собаки выпускаю очумевшую рыбу.
Лже-Ольга Витальевна, вильнув хвостом, уходит в глубину нашего небольшого дворового декоративного водоёма. По возмущённым листьям, покачивающимся в маленькой воронке, скатываются капли уже остывшей воды.
Это будет ещё одним сюрпризом, когда ты придёшь. Мы выйдем во двор. Я подведу тебя к нашему подсвеченному прудику и, еле сдерживая смех, торжественно скажу:
Дорогой, я хочу познакомить тебя с нашим личным новым психологом. «Ольга Витальевна», выныривайте, мы к вам на семейный приём.
Глава 3. Кофта Соломона
На столе сгрудились мои яркие, цветастые, как юбки цыганок, эскизы и твои чёрно-белые исчирканные страницы. Строгие ручки перепутались с кисточками и карандашами.
Ты пишешь от руки и любишь всё фиксировать на диктофон. Чёрный блестящий маленький помощник всегда лежит в левом кармане заношенной огромной кофты крупной вязки.
История этой кофты навечно впечаталась и в нашу историю.
***
Пробираемся сквозь толпы довольно нагло настроенных продавцов. Громкоголосые, они призывают зевак на всех языках мира. Бродя по парижским переулкам, мы, сами того не ведая, забрели на любопытную улицу.
Стоим, словно в музее антиквариата, и обсуждаем каждый привлекающий наше внимание предмет: стул, вазу или причудливый светильник. Ты на ходу придумываешь истории для всех. Постепенно добираемся и до медного самовара. Несмотря на то, что его левый бок изрядно помят, а сам он весь покрыт мелкой паутинкой царапок, самовар, как важный купец, напыжился и сверкает, подставляя лоснящиеся щеки солнцу и взглядам прохожих ротозеев.
А этот пузатенький точно сбежал сюда, в Париж, вместе со своими хозяевами из революционной России. Такие медные самовары покупали только состоятельные люди. Видимо, он был им дорог. Точно. Достался от какой-нибудь пра-пра-пра Хорошо тут с ними пожил. Посмотри, какие у него отъетые бока
Ну ви только гляньте. Ну ви только послушайте. Соломон, тут наши люди! в ответ нашим фантазиям летит русская речь, и мы уже внутри горячих объятий незнакомой эмигрантки. Какими судьбами ви у нас в Парижах? Дайте обниму, и мне есть что вам предложить! Я тут слышала, ви имеете желание вернуть раритет на родину. Так я разве против? И родина, и самовар вас за это отблагодарят. Ну что ви смотрите на меня? Берите антиквариат. Краник работает, дно не течёт.
Какая красота! Вы из России? Нет, нет. Нам не нужен самовар, едва успеваю ввернуть, пятясь от уже просватанного раритета.
Я с Одессы. Здрасьте! Не хотите самовар, таки купите кофту на мальчика!
Это вы про этого мальчика? осматриваю я высоченного, широкоплечего тебя и развожу руками. Да ваша кофта размера на два его больше.
Седая одесситка продолжает тираду:
Ви своего мальчика видели? Это ж Эйфелева башня в штанах и с бородой. Как раз для него. Точно для него.
Ты, с высоты своего дюжего роста, щуришь огромные, чуть навыкат, пронзительно-синие глаза, сводишь непослушные брови и мотаешь головой. Упругая, порядком отросшая копна с золотистым отливом на твоей голове вздрагивает от заливающего улицу громкого смеха. Ты откровенно ржёшь. Именно ржёшь во весь голос и уже натягиваешь огромную мешкообразную вещь с железными пуговицами, напоминающими значки с выбитыми на них выпуклыми и потёртыми местами Эйфелевыми башнями.
Ну что ви так широко улыбаетесь. Ей-богу. Берите, берите и не расчёсывайте мне нервы. Чистая шерсть. А шарф если ещё возьмёте, отдам почти задаром. Чисто французская вещь, одни пуговицы, смотрите! Сара вам говорит вещь!
Давай возьмём! Мальчику на вырост.
Ты с ума сошел! Да в эту кофту влезет два даже таких «мальчика»! сквозь твои хлюпающие и хрюкающие звуки я пытаюсь донести голос разума.
Ничего, давай возьмём. Мальчику на вырост. Скидку дадите?
Ой, не надо меня уговаривать, я и так соглашусь! Вот, вот. Что я вам и говорю. Мальчику сколько лет? О-о-о, ну конечно, на вырост. Ви только посмотрите, какая у него тазобедренная композиция! Как у моего Соломона. Соломон, а ну, покажись!
Из-за завалов, ароматизирующих нафталином и откровенной старостью, выглядывает бородатый еврей лет шестидесяти пяти, больше похожий на какого-то маленького глиняного хотейчика. Он приподнимает круглые очки, суживает глаза, словно пытается узнать нас, но быстро теряет интерес и так же быстро исчезает.
Вот! Это мой Соломон! Раскормила! Зато какие гены! Вот и ви и не заметите, как лет через десять и ваш мальчик начнёт расти вширь, и поверьте, ви ещё вернётесь сюда за размером побольше.
Ты собираешься расти вширь? мои глаза ещё больше, и я пытаюсь залезть второй в кофту, в которую точно поместимся мы оба. Нет, не берём. Она слишком велика.
Ви шо, с мозгами поссорились? Знаете, шо я вам имею сказать не трепайте мои нервы. Обратно не пойдёт. Ви её мне ещё и растянули! не прекращает вопить и взбивать воздух руками шумная продавщица антиквариата.
Берём. Будем, в крайнем случае, использовать её вместо одеяла.