Я сомневаюсь, что он устроил это намеренно, сказал Уорминг. Он не был дальновидным человеком. На самом деле
Что?
Наши взгляды сильно расходились. Я был при нем кем-то вроде опекуна. Вы, вероятно, достаточно хорошо разбираетесь в делах и знаете, что в определенных случаях возникают некоторые трения Впрочем, не думаю, что он когда-нибудь вообще проснется. Сон отнимает у человека силы медленно, но рано или поздно они все-таки исчерпаются. Это выглядит так, словно он очень медленно, но неуклонно сползает вниз по пологому склону. Вы понимаете меня?
Очень жаль, если нам не удастся увидеть, как он изумится, когда проснется. За эти двадцать лет многое изменилось. Это было бы настоящим возвращением Рип Ван Винкля.
Да, действительно перемены большие, сказал Уорминг. Между прочим, и со мной. Я стал стариком.
Избистер замялся, а затем изобразил запоздалое удивление:
Никак бы этого не подумал.
Мне было сорок три года, когда его банкиры вы ведь посылали им телеграмму обратились ко мне
Я нашел их адрес в чековой книжке, которая была у него в кармане, сказал Избистер.
Так вот, сложение не такое уж трудное арифметическое действие, заметил Уорминг.
Они еще немного помолчали, а затем Избистер дал волю своему любопытству.
Он может пролежать так еще многие годы, сказал он, поколебался и продолжил: Мы должны учитывать и такую возможность. Управление его имуществом в один прекрасный день может перейти в другие руки.
Можете поверить мне, господин Избистер, это одна из тех проблем, над которыми я размышляю постоянно. Получилось так, что между нами не было достаточно надежных и доверительных отношений. Сложилась странная и беспрецедентная ситуация.
Пожалуй, согласился Избистер.
Мне кажется, это должно послужить поводом для создания некоего общественного органа, который будет практически бессмертным опекуном, если он, как считают врачи по крайней мере, некоторые, в самом деле может когда-нибудь проснуться Во всяком случае, я уже обратился с таким предложением к некоторым общественным деятелям. Но дело пока не сдвинулось с места.
Право, неплохая мысль передать его под опеку общественному органу, скажем, Совету попечителей Британского музея или Королевскому медицинскому колледжу. Это звучит несколько странно, но ведь и ситуация тоже не заурядная.
Трудно будет уговорить их взять его под опеку.
Много бюрократической волокиты?
Отчасти.
Наступила пауза.
Любопытная ситуация, заметил Избистер. А сложные проценты на капитал все растут.
Разумеется, подтвердил Уорминг. И теперь, когда сокращается золотой запас, намечается тенденция к росту цен.
Да, я уже ощутил это, поморщившись, сказал Избистер. Но для него такая тенденция благоприятна.
Если только он проснется.
Да, если только он проснется, повторил Избистер. А вы заметили, как у него заострился нос и ввалились глаза?
Уорминг внимательно посмотрел на спящего и задумался.
Сомневаюсь, что он когда-нибудь проснется, сказал он наконец.
Я так толком и не понял, признался Избистер, что явилось причиной этой летаргии. Он, правда, говорил мне о переутомлении. Я часто задумывался, чем он был так занят?
Он был человеком одаренным, но эмоциональным и порывистым. Его преследовали семейные неприятности. С женой он развелся и, чтобы отвлечься, ударился в политику, причем со всей страстью. Он сделался фанатиком-радикалом не то социалистом, не то типичным либералом передового направления, как они себя называли. Энергичный, взбалмошный и необузданный, он просто надорвался в полемических баталиях. Помню его памфлет любопытное произведение. Дикое, причудливое! Там, кстати, было высказано несколько пророчеств. Некоторые из них лопнули, но о других сейчас можно говорить как о свершившемся факте. Прежде всего, читая его записки, начинаешь понимать, что наш мир полон неожиданностей. Ему придется многому учиться и от многого отвыкать, когда он проснется. Если пробуждение вообще когда-нибудь наступит.
Чего бы я только не отдал, проговорил Избистер, чтобы услышать его слова.
И я, подхватил Уорминг. Ах, как мне этого хотелось бы! Но, увы, добавил он с неожиданной стариковской жалостью к себе, мне не доведется увидеть его пробуждения.
Он помолчал, задумчиво глядя на восковую фигуру, лежащую перед ним.
Нет, он не проснется, сказал он наконец и вздохнул. Он никогда не проснется.
Глава III
Пробуждение
Но Уорминг ошибся. Пробуждение все-таки наступило.
Что за удивительная и сложная штука ощущение собственной личности как некоего единства! Кто способен проследить ежеутреннее ее возрождение от слияния бесчисленных потоков переплетающихся воздействий, от смутных движений просыпающейся души, от того момента, когда бессознательное начинает расти и переходит в подсознательное, а подсознательное преображается в первые проблески сознания пока мы наконец снова распознаем черты собственной личности? Все, что происходит с большинством из нас утром во время пробуждения, переживал и Грэм, когда закончился его длительный сон. Смутный туман возрождающихся ощущений, мрачно клубясь, обретал форму, и Грэм, пока еще не ясно, начал понимать, что лежит где-то, беспомощный, слабый но живой.
Это паломничество к собственной личности ему пришлось совершить, преодолевая бездонные пропасти, заполняя пропущенные эпохи. Чудовищные сны, некогда бывшие грозной реальностью, оставили после себя невнятные воспоминания, где в странных сценах участвовали загадочные персонажи, и все происходило словно на другой планете. Было здесь и четкое впечатление от важного разговора, от имени он не мог вспомнить чьего, которое должно было впоследствии снова возникнуть. Вернулось странное, давно позабытое ощущение собственных вен и мускулов, память о яростных безнадежных усилиях, тщетных усилиях человека, сползающего во тьму. Затем возник ряд зыбких, переливающихся одна в другую картин
В конце концов Грэм обнаружил, что глаза его открыты и он смотрит на какой-то незнакомый предмет.
Это было что-то белое, какая-то деревянная рама. Он медленно повернул голову, следуя глазами за контуром предмета. Рама уходила куда-то вверх и исчезала из его поля зрения. Он попытался сообразить, где находится. Впрочем, имело ли это значение, если ему так плохо? Мрачное, подавленное настроение опять охватило его. Безотчетная тоска, которая бывает у людей, проснувшихся незадолго до рассвета. Ему почудился неясный шепот и звук быстро удаляющихся шагов.
Первое же движение головой показало ему, как он ослаб. Он подумал, что лежит в гостинице, в постели, но никак не мог припомнить, где видел эту белую раму. Он, наверное, заснул. Он вспомнил, как ему хотелось спать, вспомнил утес, и маленький водопад, и какой-то разговор со случайным прохожим
Как долго он проспал? Что это был за стук шагов, и откуда доносился нарастающий и опадающий звук, похожий на шум разбивающихся волн и шорох гальки? Грэм вяло протянул руку, чтобы взять часы со стула, на который он привык их класть, но пальцы натолкнулись на гладкую твердую поверхность, по ощущению похожую на стекло. Это вышло так внезапно, что он сильно перепугался. Резко повернувшись, Грэм огляделся и с трудом сел. Усилие далось нелегко, вызвало приступ слабости и головокружения.
Он в изумлении протер глаза. Загадочность положения смущала его, но голова была совершенно ясной: видимо, сон пошел на пользу. Он был вовсе не в постели в привычном значении этого слова. Совершенно голым он лежал на очень мягком и податливом матраце, постеленном в лотке из темного стекла. Матрац был полупрозрачный Грэм отметил это с опаской, а внизу располагалось зеркало, смутно отражавшее его фигуру. К его руке он с содроганием увидел, что кожа странно высохла и пожелтела, был прикреплен непонятный прибор, сделанный из резины, прикреплен так искусно, что, казалось, его верхний и нижний края проникают в кожу. Это странное ложе помещалось в футляре, или ящике, из, как ему показалось, зеленоватого стекла, белая рама которого первой задержала на себе его внимание. В углу футляра была укреплена доска с блестящими замысловатыми приборами неизвестного назначения, хотя он узнал максимальный и минимальный термометр.