И тут неожиданно и громко, хотя вполне ожидаемо, грянула бодрая маршевая музыка. Время театральных антрактов подбиралось специально таким образом, чтобы ближе к их окончанию зрители могли исполнить «вечернюю молитву» в едином патриотическом порыве спеть хором боговдохновенный гимн Солгата. Люди, отодвинув недопитый кофе и недоеденные бутерброды, быстро повскакивали со своих стульев и широко открывая рты, начали петь. Соскочили абсолютно все у тайной полиции нравов везде есть глаза и уши, но пели чисто механически, формально, не чувствуя и не вдумываясь в смысл истасканных слов. Хотя кое-кто, как заметила Марьям, делал это с явным удовольствием, в каком-то псевдопатриотическом угаре, у некоторых даже выступили слезы на глазах. А где же г-н Сафа? «Вот хитрец, удрал, чтобы не участвовать в этом массовом психозе», с долей восхищенной зависти подумала Марьям.
Наконец прозвенел звонок, оповещающий об окончании перерыва; и толпа, шумно галдя, поспешила занимать свои места.
Краем глаза поглядывая на кресло своего соседа, Марьям замечала, что г-н Сафа тоже перестал следить за ходом пьесы, которую она знала назубок. Уйдя глубоко в себя и сосредоточившись на одной только ему самому известной мысли, он абсолютно отстранился не только от происходящего на сцене, но и от всего окружающего.
«Это фиаско», грустно решила про себя Марьям. Она боялась, что ее работодатель по окончании спектакля прервет столь многообещающий контракт и даст ей от ворот поворот.
Однако сии мрачные ожидания не подтвердились. При прощании г-н Сафа лишь молча всучил ей толстый конверт с деньгами.
До свиданья.
До следующей субботы, с надеждой в голосе пролепетала Марьям. Вы за мной заедете? В это же время?
Его небрежный ответ «разумеется» несколько успокоил разволновавшуюся Марьям, и она с облегчением в душе рассталась с г-ном Сафой.
4. На выставке
«Живой труп» откуда-то из глубин сознания всплыло это забытое произведения великого классика, входившее некогда в программу обязательного школьного обучения. Впрочем, возможно, эта душещипательная драма Льва Толстого и не изучалась в Солгате. Марьям в последний раз читала ее очень давно, и припоминались поэтому лишь какие-то смутные образы.
«Князь Абрезков 60-летний элегантный холостяк. Бритый, с усами. Старый военный с большим достоинством и грустью».
Нет, этот усатый князь совсем не походил на безусого Сафу, к тому же не он являлся главным героем пьесы и не его автор назначил на роль «живого трупа». Но как бы там ни было, г-н Сафа вполне, по мнению Марьям, соответствовал этому образу, если, конечно, отвлечься от контекста истории, случившейся в конце позапрошлого века и сосредоточиться лишь на одном ее названии. Во всяком случае, в «Саду земных наслаждений» Иеронима Босха подопечному Марьям делать было явно нечего. Жанровая живопись знаменитого художника с планеты Нидер, несмотря на загадочность мистических образов и обилие обнаженной натуры, ни капельки его не трогала. Luxuria грех сладострастия по всей видимости, был ему неведом.
«Живой труп он и есть, что с него взять», почти с ненавистью думала Марьям о своем вяловатом клиенте, равнодушно прохаживающемся вдоль знаменитых полотен величайшего мастера средневекового ренессанса.
«А еще смеет утверждать, что интересуется миром искусства. В театре во время пьесы Агаты все время спал, на выставке картин Босха откровенно зевает. Зачем он вообще меня нанял! Но что-то ведь ему нужно. Знать бы еще, что?» недоумевала Марьям про себя, а вслух сказала:
Смотрю, вас не очень-то впечатляет эта выставка?
Нет, почему же, любопытно, но я к импрессионизму как-то не очень, инфантильно отозвался г-н Сафа.
Ого, он еще и умные слова знает!
Но Босх не импрессионист, он родоначальник сюрреализма, который зародился на четыре века ранее. Я по творчеству Босха и работам обоих Брейгелей диссертацию писала. Отслеживала, так сказать, преемственность поколений.
А где вы учились? наконец-то г-н Сафа проявил хоть какой-то интерес к ее жизни, забыв, что Марьям уже говорила ему об этом.
На планете Фаранг, я выпускница факультета истории искусств университета Сорбон, не без гордости заявила Марьям.
Если в мирное время на инопланетное образование не обращали особого внимания, некоторые им даже бравировали, то в военное его пытались скрыть. Но Марьям была смелой хишдечкой!
Так вы историк? переспросил г-н Сафа.
Таки да. Еще и археолог. В некотором роде. Это неправильное мнение, что в Европе готовят лишь узких специалистов.
И на раскопках бывали?
Не довелось. В Сорбон на моем факультете изучали только доколумбийскую археологию, констатировала Марьям и перевела тему разговора на творчество Босха: Обратите внимание на это полотно, на центральный фрагмент триптиха, где Творец представляет изумленному Адаму восхитительные прелести Евы. В средние века на половое совокупление смотрели, как на доказательство утери человеком его ангельской сущности. Но, на мой кощунственный взгляд, художник, прикрываясь библейскими сюжетами, воспевал сладострастие.
То есть, вы хотите сказать, что Босх был тайным эротоманом? Как и
Как и кто? Продолжайте! Что же вы замолчали?
Как и многие другие художники, работающие с обнаженными натурщицами, спокойно окончил фразу г-н Сафа после некоторой паузы.
На сей счет существует множество различных гипотез и догадок. Но по сути вы, наверное, правы. Тема эротики, как я думаю, была не чужда Босху.
Г-н Сафа подошел к левой створке триптиха, где некий аббат, облаченный в розоватое одеяние, держал за руку обнаженную девушку с рыжими волосами, видимо, наставляя на путь истинный падшую грешницу.
Неужели Босху удалось оживить г-на Сафу?
Привет, Марьюша! раздался вдруг чей-то звонкий, почти ребячий голосок.
Так «Марьюша» ее называли только два человека: отвергнутый Метуталь и Эсфирь, ее давняя, если так можно выразиться, деловая подруга.
Марьям обернулась и увидела да, это была она, ослепительная и неотразимая Эсфирь. Девушка была метиской: мать хазурка, отец солг.
Привет, привет! Вся столичная богема пришла на выставку Босха.
Да уж, нужно поторопиться завтра выставка закрывается. Вот репортаж об «отце сюрреализма» хочу написать. Кстати, ты ведь хорошо знакома с его творчеством. Почему этот триптих называется «Сад земных наслаждений»? Не могла бы ты дать мне интервью? попросила журналистка, беззастенчиво при этом осматривая спутника Марьям.
Извини, я чуточку занята. Видишь, экскурсию провожу.
Ничего, ничего, сказал г-н Сафа. я могу пока и один тут походить, а вы побеседуйте.
Спасибо, вы очень любезны. Я Эсфирь, редактор императорского альманаха «Жизнь искусства», общительная журналистка первой подала маленькую изящную ручку г-ну Сафе, не дожидаясь, пока ее представят.
В ответ галантный кавалер на мгновение задержал хрупкую девичью ладонь в своей руке, пристально вглядываясь в бездну ее больших голубых глаз. А Марьям между тем быстренько подхватила подругу под локоток:
Хорошо, г-н Сафа, вы пока прогуляйтесь. А мы пошепчемся немного вон там в углу, на том диванчике.
Не скучайте, мы скоро вернемся, кокетливо улыбнулась новому знакомому Эсфирь и, как бы в шутку, послала ему воздушный поцелуй.
Г-н Сафа проводил подружек долгим сосредоточенным взглядом. Устроившись на мягком кожаном диване, освещенном холодным светом серо-стального абажура, Эсфирь, забыв про интервью, сразу бросилась с места в карьер:
А что это за «папика» ты подцепила, ну-ка, колись, подруга.
Никакой это не «папик». Это просто клиент. Меня попросили, я его по театрам и музеям вожу, холодно ответила Марьям.