Пафосный стильявление позапрошлого века. Чья-то шутка? Ступор.
Отвлечемся на минуту от Николая, сидящего в ступоре, разбитого, убитого этим письмом и проследим за другой перепиской, имевшей место быть вечером предыдущего дня, вскоре после того, как Лиза отправила ему письмо.
Анастасия Воланова Лизе Мертеновой:
«Смешно читать тот высокопарный бред, что ты накропала. Все эти слова, которыми пользовались более двух веков назад. Да, я смогла подсмотреть твою переписку и как ты бы выразилась, наверное, это гнусность и ничего больше. Ты забрасываешь Николая Сергеевича отборной дрянью, откровенным дерьмом. Дерьмом, которым дышала ты и твоя Марина. Жаль человека, нашедшего в себе силы любить кого-то подобного вам. И что он получает взамен? Хочешь разберем каждое словцо твоего письмеца. Оно того и не стоит столько пафоса и дряни. Вы только на это и способны, что стучать и жаловаться. Беги! Жалуйся! Я пишу тебе с липового аккаунта не потому что боюсь тебя, я прибить тебя готова, а потому что уже хотела Николаю Сергеевичу писатьа ему не следует знать, кто я»
Чуть позже, утром после того, как Николай прочел первое письмо.
Анастасия Воланова Николаю Сергеевичу
«Я пишу вам первый и последний раз. Первый потому что это важно. Последний потому что едва ли следует. Вы вините себя в том, в чем вы не виноваты. Марина она была для всех. Вы так наивны, что думаете, что она была только вашей? Откройте глаза, пока не стало слишком поздно. Вы пешка на большой доске. Но и пешка может сыграть свою роль. Подумайте».
И его ответ.
Николай Сергеевич Анастасии Волановой
«Я признателен за вашу заботу, но едва ли нуждаюсь в ней. Марине меньше всего нужен этот шум вокруг ее имени. И не стоит вам ее очернять. До свидания».
Николай подумал. Он психанул и вдарил по компьютеру с ноги. Пешка. Пошли вы. Но Что это значило? Была для всех. Что это? Эти слова коснулись сердца Николая, вызвав в нем одновременно гадливость и мысль, а что, еслине моя вина? И от этой мысли ему стало совсем дурно. Поворот головы налево, на сорок пять градусов в зеркале перекошенное лицо, с гадливым блеском надежды в левом глазу.
3. Кристина[11]
Это был погожий денек. Сентябрь порой дарит нам свою милость и разрешает порадоваться славной погоде. Зачерпни луч солнышка ладошкой. Сентябрь похож на согретую теплом картину буйной растительности, далекой от увядания. Порой, конечно, и он оказывается для нас строгим учителем. Да и не только он. В гимназии, стоявшей одновременно в отдалении и почти рядом с одной из важнейших магистралей этого города, было немало строгих учителей, но только не Константин Евгеньевич. Он был забавный. Он был готов с интересом о чем-то рассказывать, да и приходя в раздраженное состояние кричал, что называется, тоже забавно.
Кристина стояла у окна второго этажа, в укромном закутке между лестничным проемом и коридором, почти напротив кабинета физики, где и должен был проходить урок истории Константина Евгеньевича. Кристина относилась позитивно ко всему связанному с этим и к кабинету, и к истории, и к самому Константину Евгеньевичу, проявлявшему к ней почти отеческую теплоту. Сложно было представить себе ситуацию, когда бы он, спросив ее о чем-то на уроке не вытянул, не докрутил так, чтобы поставить ей в итоге пятерку. Так еще в прошлом году, в седьмом классе, Кристина, до этого имевшая по истории заурядную четверку стала отличницей. Она была достаточно проницательна, для того чтобы понимать, что он относится к ней с симпатией, в которой она, впрочем, не видела никакого подтекста, а сейчас, в четырнадцать лет, которые исполнились ей четыре месяца назад, она уже умела понимать подтексты подобного характера. Но он относился к ней с умилительной попечительностью, явно выделяя ее среди других и словно говоря: «Ваш ответ отличен, потому что отвечали вы». Но подтекста не было. Точнее может он и был, но Константин Евгеньевич явно бы удивился приди ему в голову задуматься над этим. Дочь, которойКристина же в ответ питала к преподавателю искреннюю симпатию, словно говорившую: «Вы мой учитель, только мой, это же тайна, пусть такой и остается, будьте только Моим учителем». Лицо Константина Евгеньевича всегда было приветливо обращено к Кристине, для нее он не был господином в шляпе и с яблоком вместо лица, каким для детей часто бывают учителя безымянные носители угрозы и затаенной злобы.
Кристина в свои четырнадцать лет отличалась тем, что Константин бы охарактеризовал как миловидное очарование юности. Святой герой всех времен, которому Константин Евгеньевич, кстати, искренне покланялся, говорил, что красота спасет мир. Наш герой с этим явно бы не согласился. Красота относительна и слишком субъективна. А вот перед очарованием ранней юности, той дразнящей, лишь пробуждающейся, устоять действительно сложно. Кристина едва ли была красива черты ее лица не отличались той необходимой точеностью, что предъявляют к красоте, зато оно характеризовалось приятной мягкостью черт, пропорциональностью губ, носа и глаз, и все это было обрамлено средней-длинны каштановыми волосами, волосами до плеч. Кристина конечно выбивалась в области глаз, но это не отменяет «пропорциональности», да и выбивалась она в самом лучшем смысле слова большие серые глаза ее сулили победы на фронте взаимоотношений с противоположным полом, но сейчас, в четырнадцать лет, смотрели ее серые глаза скорее искательно и с искренней невинностью.
У Кристины была умилительная (опять же, не красивая) улыбка она умела улыбаться, но передние ее зубы были слегка с искривлением. О, не рисуйте себе кривых зубов в обычном понимании слова, они были совсем не такими. Может в силу этого, или в силу иных причин, речь Кристины приобретала ласкающую слух шепелявящую детскость и заискивающую наивность. Наверное, стоило бы охарактеризовать ее зубы как слегка неровные. Так будет правильнее, вы не находите? Но все же Кристина была прекрасна ты прекрасна и никто не спросит: дорожишь ли ты своей красотой или нет? Не красива, но прекрасна. Это же большая разница.
На Кристине было надето черное, цельное, платье до колен, черные же колготки и белые, некиедаже не знаю, как сказать, возможно полукеды, но все это не то. Представьте себе более серьезную версию чешек, тогда может быть вам станет что-то более понятно. Однако, наверное, нужно закругляться с описанием внешнего вида Кристины. Но, поверьте мне это не так уж просто совершить. Взгляд так и лип к ней, радуясь возможности сосредоточиться на чем-то столь милом и привлекательном.
Кристина достала мобильный телефон из кармана платья и обнаружила, что до звонка на урок осталось пять минут. Она решила, что пора идти, тем более что, лишнее время, проведенное не здесь, а там, могло только радовать.
Посмотрите внимательно вот она идет, вот она идет опять, пульсируя по моим венам, очарование юности, такое умилительное в своей отсутствующей претенциозности. Кристина обладала особенной походкой и даже эти пять-семь шагов, что нужно было проделать до кабинета физики, она совершала в своем неповторимом стиле. Кристина была невысокого роста и при каждом шаге, словно приподнималась на носке своих загадочных, для меня, ботиночек. Шаг, еще один шаг. Словно маятник, качающийся не из стороны в сторону, а вверх-вниз, Кристина приподнималась на носок, что всякий раз выгодно очерчивало линию ее ног. Вы можете сказать, что это пошлость, да еще и на гране фола ведь ей всего четырнадцать лет. Но кто думал тогда так об этом, не считая мальчишек, соответствующего возраста. А как можно устоять перед любованием юности, только вступающей в свои права. Кто из вас, люди, безгрешен? Отводите глаза, краснеете-бледнеете? Да, это так. Единственная пошлость здесь состоит в том, что факту любования красотой мы предписываем заранее эротическую интенцию. Но почему не посмотреть на эту девочку так, как мы смотрим на Мадонну Рафаэля. Или там тоже пошло? Хотите ее, вожделеете? Едва ли. Мы разучились любоваться и это наша беда. А подлинная красота это очарование.