Пятьдесят слов дождя - Гусакова Ксения Г.

Аша Лемми

Пятьдесят слов дождя

Ханне, с любовью,

и всем изгоям.

Поднимем бокалы за день грядущий!

Asha Lemmie

FIFTY WORDS FOR RAIN

Сopyright © 2020 by Asha Lemmie

Перевод с английского Ксении Гусаковой

Иллюстрация на переплете Катерины Киланянц

© Гусакова К., перевод на русский язык, 2022

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2022

Пролог

Префектура Киото, Япония

Лето 1948 года

Первое осознанное воспоминание Нори как она подъехала к тому дому. В течение многих лет она будет стремиться расширить границы разума, заглянуть в минувшее. Снова и снова лежать на спине в ночной тиши, пытаясь вспомнить. Иногда в голове мелькала крошечная квартирка с ярко-желтыми стенами, однако образ исчезал столь же быстро, как и появлялся, не оставляя никакого удовлетворения. И поэтому, спроси ее кто, Нори ответила бы, что ее жизнь началась в день, когда она увидела величавое поместье, безмятежно покоившееся меж двух зеленых холмов. Потрясающе красивое место нельзя этого отрицать,  и все же при виде него Нори невольно вздрогнула. Мать редко брала ее с собой, и что-то внутри подсказывало: там ее ждет то, что ей не понравится.

Потускневший синий автомобиль остановился у обочины напротив поместья эпохи Мэйдзи[1], обнесенного высокими белыми стенами. Внешние ворота стояли открытыми, позволяя хорошо рассмотреть тщательно обустроенный двор. А вот внутренние, ведущие к самому дому, были наглухо заперты. В верхней части главных ворот сияли выгравированные золотыми иероглифами всем на обозрение слова. Значение их Нори не понимала она умела читать и писать только свое имя: Но-ри-ко. В этот момент ей захотелось уметь прочесть всякое когда-либо написанное слово, на любом языке. Нори повернулась к матери.

 Окасан[2], а что здесь написано?

Сидящая рядом женщина подавила вздох раздражения. Очевидно, в свое время она была потрясающе красива. И она по-прежнему оставалась великолепна, но на молодом лице уже начинало отражаться бремя жизни. Темные, густые волосы, заплетенные в косу, постоянно пытались растрепаться. Мягкие серые глаза были устремлены вниз.

 Камидза,  наконец ответила женщина, отводя взгляд.  Здесь написано «Камидза».

 Это же наша фамилия, да?  чирикнула Нори, моментально загоревшись любопытством.

Мать приглушенно усмехнулась, отчего волосы на загривке Нори встали дыбом. Водитель, мужчина, которого она ни разу не видела до сегодняшнего утра, испуганно глянул в зеркало заднего вида.

 Да,  тихо ответила мать, и глаза ее вспыхнули странным выражением, для которого в ограниченном словарном запасе Нори не было названия.  Это наша фамилия. Здесь живут мои мать и отец, дитя. Твои бабушка и дедушка.

Сердце Нори застучало быстрее. Мама никогда раньше не упоминала о родственниках, о семье. Напротив, они вдвоем так долго плыли по течению в одиночестве, что Нори не чувствовала связи с каким-либо определенным местом.

 Ты жила здесь, окасан?

 Когда-то,  сухо ответила мать.  До твоего рождения. Давным-давно.

Нори сморщила личико, нахмурившись.

 А почему ты уехала?

 Достаточно, Норико. Возьми свои вещи. Пойдем.

Нори повиновалась, закусив губу, чтобы удержаться от расспросов. Мать этого не любила. Всякий раз, как Нори что-то спрашивала, она натыкалась на неодобрительный взгляд. Лучше молчать. В тех редких случаях, когда Нори удавалось угодить матери, она получала сухую полуулыбку. А иногда, если Нори вела себя особенно хорошо, мать вознаграждала ее конфетами или новой ленточкой для волос. За восемь лет жизни Норико собрала двенадцать ленточек.

«Женщине полезно учиться молчанию»,  всегда говорила мам-а.

Нори ступила на тротуар и взяла вещи: маленький коричневый чемоданчик с обтрепанными лямками и фиолетовым шелковым платочком, повязанным вокруг ручки, и голубую сумку с серебряной застежкой, подарок на прошлый день рождения.

Впервые с тех пор, как ее подняли на рассвете этим утром, Нори заметила, что в руках у матери пусто. Женщина стояла так, словно ее бледно-розовые атласные туфельки приросли к неестественно белому тротуару. Ясные глаза были устремлены в точку, которую Нори не видела.

Она обратила внимание на одежду матери. Голубое платье до колен с короткими рукавами. Телесные чулки. На шее висел маленький серебряный крестик с крошечным бриллиантом в центре. Мать так крепко сцепила руки перед грудью, что под нежной кожей проступили голубые венки.

Нори нерешительно протянула руку.

 Окасан

Мать быстро заморгала и разжала руки, безвольно повисшие вдоль тела. Глаза ее, однако, так и не оставили ту точку.

 Норико,  промолвила она с такой необычайной нежностью в голосе, что Нори с трудом поверила ушам.  Я хочу, чтобы ты мне кое-что пообещала.

Нори уставилась на мать снизу вверх, изо всех сил стараясь выглядеть милой и послушной. Нельзя испортить момент неуклюжими речами.

 Да, окасан?

 Пообещай, что будешь слушаться.

Просьба застала ее врасплох. Нори ведь еще ни разу в жизни не ослушалась. Зачем о таком просить?

Ее замешательство наверняка отразилось на лице, потому что мать, повернувшись, опустилась на колени, и их глаза оказались почти на одном уровне.

 Норико,  произнесла мать с тревогой, какой Нори никогда не слышала.  Пообещай. Пообещай мне, что станешь во всем повиноваться. Не задавай вопросов. Не спорь. Не противься. Не думай, если эти мысли приведут тебя туда, куда не следует. Только улыбайся и делай что велено. Важнее послушания лишь твоя жизнь. Лишь воздух, которым ты дышишь. Обещай.

На языке, ожигая его, вертелись тысячи вопросов. Нори их сглотнула.

 Да, матушка. Якусоку симас. Я обещаю.

Мать прерывисто вздохнула.

 Теперь слушай. Ты войдешь в ворота, твои бабушка и дедушка спросят, как тебя зовут. Что ты им скажешь?

 Норико, матушка. Норико Камидза.

 Да. Они спросят, сколько тебе лет. Что ты им скажешь?

 Мне восемь, матушка.

 Тебя спросят, куда ушла я. И ты ответишь, что я тебе не говорила. Что ты этого не знаешь. Понятно?

Во рту пересохло. Сердце затрепетало в груди, словно маленькая птичка.

 Окасан, а куда ты? Разве ты не пойдешь со мной?

Мать встала и, сунув руку в карман, вытащила толстый желтый конверт.

 Возьми,  настойчиво сказала мать, вкладывая конверт в потную ладошку дочери.  Отдай им, когда тебя будут обо всем расспрашивать.

 Окасан, куда ты?  охваченная паникой, Нори повысила голо-с.

Мать отвела взгляд.

 Цыц, Нори. Не плачь. Прекрати немедленно!

Слезы, уже было подступившие, с пугающей скоростью исчезли. Словно даже они обязаны были повиноваться.

 Норико,  продолжила мать, смягчив тон до шепота,  ты хорошая девочка. Главное, делай, что тебе велено. И не плачь. У тебя нет причин плакать.

 Да, окасан.

Мать поколебалась, несколько долгих мгновений подыскивая слова. И все же удовлетворилась тем, что сдержанно похлопала дочь по макушке.

 Я буду смотреть, как ты идешь. Ступай.

Взявшись за пожитки, Норико медленно двинулась к воротам, то и дело оглядываясь и проверяя, следит ли мать. Та следила.

Наконец Нори остановилась, не зная, как поступить дальше. Ворота были открыты, однако она словно знала, что входить не следует, и повернулась к матери, которая уже успела вернуться к машине.

 Окасан!  взвизгнула Нори, в один миг утратив былое спокойствие.

Ей хотелось броситься обратно, но что-то удержало девочку, приковав к месту,  что-то беспощадное, безжалостное, не позволявшее ни шелохнуться, ни вздохнуть, ни крикнуть. Мать бросила на нее последний, странно ясный взгляд, а затем села в машину и захлопнула дверцу. Автомобиль пронесся по улице, завернул за угол и скрылся из виду.

Нори потом долго стояла как вкопанная. Когда она наконец возобновила свое медленное шествие по дорожке, пересекающей двор, солнце уже было высоко. Все еще ошеломленная, девочка подняла крошечный кулачок и легонько постучала в ворота, которые скрывали дом, оставляя видимыми лишь верхние этажи и нависающую крышу. Никто не ответил. Нори толкнула ворота, отчасти надеясь, что створка не поддастся. И та не поддалась, слишком тяжелая для малышки, и пробовать второй раз не имело смысла.