Но одного я тебе сам посоветую.
Ланселот смотрел прямо в глаза Шарлегайла.
– Слушаю, ваше высочество.
– Обязательно возьми с собой Ричарда, – сказал король. – Ричарда Длинные Руки.
Я поклонился, лучше молчать и кланяться, Ланселот тоже поклонился, но я видел в его серых глазах недоумение.
– Ваше высочество... я понимаю, вы только что посвятили его в рыцари... и все еще помните... это... этого человека. Но не будет ли Конрад оскорблен? Ведь Дик единственный, у кого нет поместья, у кого нет земель, крестьян... Еще вчера он был простолюдином... Такой человек в посольстве вызовет ненужные вопросы. А то и подозрения.
Гарпаг выступил из-за трона, встал рядом, его худое лицо было неподвижно, но в глазах я прочел тщательно упрятанную неприязнь.
– Хуже того, – сказал он внятно. – Хуже того...
Шарлегайл попросил слабым голосом:
– Отец Гарпаг, нить ваших мыслей от меня ускользает.
– Хуже того, – повторил Гарпаг, – это вызовет насмешки.
Король покачал головой:
– Конрад – воин. Ему важнее, кто как держит меч. А Ричард уже успел показать себя умелым и отважным воином. Но еще важнее другое...
Он вздохнул, покосился на священника. Гарпаг нахмурился, что-то зашептал ему на ухо. Король отмахнулся.
– Видишь, сэр Ланселот, отец Гарпаг настоятельно не советует посылать туда Ричарда. Почему? Да потому, что церковь ему не доверяет. Не осудила, но и не оправдала. Инквизиция все еще решает, на каком огне его сжечь: быстром или медленном... Однако что плохо для нас, может быть хорошо для Конрада. Он не в ладах со святой церковью, хотя не в ладах и с армией Тьмы. А Ричард как раз тот, у кого на поясе боевой молот язычников. У него на шее амулет, который носили идолопоклонники... Королю Конраду такой человек ближе и понятнее! Пусть он думает, что мы все такие, как сэр Ричард... ну, пусть не все, но в наших рядах рыцарства есть такие, что вольно трактуют Священное Писание, пропускают службы в церкви, общаются с нечистыми созданиями леса, как то эльфы и гномы...
Гарпаг начал усиленно креститься, бормотал молитвы, на меня смотрел с ужасом и отвращением, даже попытался брызнуть святой водой, но, похоже, фляга оказалась пуста. Или в ней не вода. Ланселот тоже хмурился, с каждым словом посматривал в мою сторону все неприязненнее.
– Ваше высочество, – сказал он почтительно, когда король умолк. – А не слишком ли уж паршивую овцу мы запустили в свое христианское стадо?.. Стараясь показать королю Конраду, что мы все такие... запятнанные, не нанесем ли урон своей чести, имени, достоинству?
Король вздохнул:
– Это... политика. Нельзя перейти болото, не испачкав ноги. Кто боится испачкаться – остается на том берегу. Мы же перейдем, там очистимся... молитвами, епитимьей. Принесем жертвы, в смысле, воскурим ладан и пожертвуем на церковь что-то из найденного и... пойдем дальше. Идите, мои друзья. Я сказал!
Мы вышли с Ланселотом вроде бы вместе, но в то же время и врозь, а от ворот замка сразу пошли в разные стороны. Я, понятно, в полной готовности отторчать и эту ночь перед домом леди Лавинии. Днем вроде бы само собой, но зачем-то и ночью. Что за дурь – никогда она не выйдет гулять ночью, здесь женщины даже днем не появляются в одиночку, но когда однажды на втором этаже на фоне занавески мелькнул женский силуэт, из меня от ликования брызнули золотыми фонтанами бенгальские искры, и я сидел там, затаившись в тени, до утра...
Сейчас я замедлил шаг, уже забыв о посольстве к жестокому королю, смотрел на окна, на ворота, что вдруг заскрипели, словно повинуясь давлению моего тяжелого взгляда, и медленно стали распахиваться. По двору к воротам ехала на гнедой лошадке женщина в голубом платье, впереди шел слуга и вел коня на коротком поводе.
Сердце мое всхлипнуло и застыло, а потом, убедившись, что не глюки, застучало часто и взахлеб.