О, какого нового хахаля себе урвала Помесь борнейского орангутанга с Йети, только в одежде.
Гоша даже уменьшился в размерах, наполовину вдавившись в спинку сидения, когда эта помесь обернулась и посмотрела в их сторону. «Действительно, Бульдозер», удивился он.
Светка шла с кавалером под ручку, кисть свободной руки которого немного не доставала, чтобы шваркаться об асфальт. Широченные плечи рвали материю футболки, мощные руки казались длиннее ног, все в татуировках от кистей до плеч. Голова этого животного вырастала почему-то не из плеч, а из верха грудной клетки, шеи не было совсем. Когда питекантроп обратил на них свой взор, всё семейство увидело истинно звериный оскал, а дети сразу спрятались, пригнувшись за спинки сидений.
Ба-а, какой красавчик! Наверное, забыл вкус варёной пищи, одно сырое мясо жрёт. Чёй-то он так на тебя посмотрел? спросила супруга.
Тюля потерял дар речи, пытаясь сглотнуть, чтобы смочить пересохшую глотку. Он уже мысленно представил себе, как этот Бульдозер отрывает ему ноги.
Да? Ты думаешь, это он на меня пялился?
А ты думаешь, ему твой «Запор» по вкусу пришёлся? Угнать, может, задумал?
Пару ночей Тюля плохо спал, вздрагивая от каждого шороха, ожидая рокового визита. «Может, лом какой под рукой держать, на случай? Треснуть его по хребту, когда придёт ноги выдирать. Да что этой зверюге лом? Не перешибёшь, а лишь пощекочешь. Да-а, как говорится, насколько запретный плод сладок, настолько и ядовит. Да не-ет, зачем Светке рассказывать ему про меня? Сама же без ног останется», успокаивал он себя.
Вскоре, через пару дней, среди ночи позвонили в домофон. Гоша притворился мёртвым.
Тюля, вылазь, Бульдозер опять сел.
Какой Тюля? Какой бульдозер? Время третий час. Вам кого? ответила жена спросони.
А-а, это ты. Приехала, значит. Передай своему Тюле, что я от него залетела. Пусть на аборт раскошеливается, соврала она из мести. Спокойной ночи!..
***
«Эх, второй месяц пошёл Знать бы заранее, что эта Светка такая редиска. Занюхнул я фридомы, прости меня, Господи! На всю оставшуюся жизнь нанюхался, горестно думал вечерами Гоша, читая философские книги из отцовской библиотеки, «Свобода есть осознанная необходимость» Ах, как верно сказано! Не жилось мне осознанно-то. Занимался бы сейчас с Ванькой арифметикой «Из пункта «А» в пункт «В», одновременно, на встречу друг другу". Или с Машкой бы в куклы играл. Прирученному дикому животному на свободе не выжить»
Ну чего сидишь страдаешь? Звони, извиняйся, умоляй! На коленях ползай, в конце-то концов, недоумок, подсыпала сольцы Гоше на рану его мать. Хоть ты и дурак дураком у меня, а лучше-то она с двумя спиногрызами всё равно никого не найдёт.
Да бестолку, маманя. Ты просто не знаешь эту Мегеру
***
Алло, папка, приезжай сейчас же домой, мама велела! А то она уже замучилась одна меня некому даже в садик отвести.
2. Загрёба
В цеху по производству приемников нас, радиорегулировщиков, было всего шесть человек. Бригада сложилась дружная и, как говорится, спетая и спитая. Мужики разного возраста, частенько культурненько обмывали премии после работы в ближайшем лесопарке. И был среди нас самый зрелый и умудрённый опытом жизни маленький, полненький и уже плешивенький мужичок за пятьдесят, Борис Фёдорович, по псевдониму Загрёба. Ещё задолго до моего появления в этом цеху он уже с гордостью носил это погоняло. Получил его заслуженно, за сидящую в крови привычку уносить с завода домой что-нибудь общегосударственное, считая это собственноличным. С девизом «Не пойманный не вор», каждый день, пряча себе в трусы какие-нибудь радиодетали, винтики с гаечками и прочее, он любил приговаривать: «Не можешь не воруй, воруй не попадайся».
Молодые вы ещё, жизни не нюхивали, а потому и дураки набитые. Придёт, например, к тебе сосед, шуруп какой попросить, а у тебя, хозяина хренова, даже гвоздя гнутого нет, читал он нам свои наставления во время очередных пьянок на природе.
Что у меня квартира-то, складом крепежа для соседей должна быть, по-твоему? отвечал кто-нибудь, явно ставя под сомнение авторитет старшего по возрасту.
У хорошего хозяина в квартире всё должно быть от гвоздя до логарифмической линейки. Бестолочь, каждую ржавую шайбу, что на дороге валяется, надо подбирать и в дом нести рано или поздно, придёт и в ней нужда, продолжал настаивать на своём учитель и наставник. А с завода домой ничего не принести вообще, грех великий. Всё везде колхозное, а значит, всё мое, убеждал он нас, набив полный рот закусью. У меня жена на мясокомбинате пятнадцать лет в колбасном цеху работает. У них там тоже на проходных шмонают, но она каждый день в лифчике по кило фаршу, да ещё и в трусах по паре кило колбасы протаскивает. Свеженькая, не та, что вы синюшную по два двадцать в очереди в драку-собаку берёте, которая за неделю пять раз в магазине замораживалась и шесть оттаивала в антисанитарных условиях.
Ничего себе, свеженькая Представляю размер трусов и лифчика у твоей жены. Ё- моё, уж не этой ли свеженькой мы сейчас закусываем? А, Загрёба? Ты что, отравить всех нас хочешь? возмущался наш коллега главный спорщик, Сергей.
Дурында ты, а ещё интеллигента из себя корчишь. Она ж моется после этого несколько раз, варится в кипятке, а потом ещё и на сковородке жарится. Гляди-ка ты на него, морду от докторской воротит, всерьёз обижался Загрёба. Голодным, видать, никогда не бывал. Не хочешь вон, сбегай, купи себе ливерной, если денег хватит.
Да я лучше вот этим лопухом сейчас занюхну. Оба вы с женой две Загрёбы.
Но в остальном наш коллега, как мужик, как работник и как товарищ, был вполне нормальным. Во всяком случае, вполне удовлетворял всем требованиям члена бригады. Никогда не возмущался, если была необходимость поработать сверхурочно, не лизал задницу начальству, всегда отзывался на помощь, когда был востребован его опыт регулировщика. Ну, несун, да, есть такой грех. Но ведь помаленьку ворует, а не вот охапками. Мы даже иногда помогали ему протаскивать через проходную что-то объёмное, выпячивающееся из-под его одежды. Завод считался военным, выпускал высокоточные резисторы, какие-то секретные приборы и ещё что-то, поэтому охранники на проходных могли тщательно обшмонать любого работника. Обычно ощупывали выборочно, через одного или по фейсконтролю, когда чьё-то хитромордастое лицо не внушало доверия охраннику. Кто-то из наших шёл впереди и отвлекал чем-нибудь внимание охранника.
Обычно эту роль брал на себя нагловатый по характеру тот самый великий спорщик, Серёга, по псевданиму Сырожа. Он вылуплял своё гневное выражение лица на охранника и орал: «Ну чё? Харя моя не нравится? Обшмонать хочешь? Ну, на! На, шмонай!» Серёга усердно выворачивал свои пустые карманы и расстегивал пуговицы на одежде. Охранник махал на него рукой, показывая знак проходить. Пока ошарашенный секьюрити очухивался и приходил в себя от такой наглости, через вертушку успевали проскочить четыре, пять заводских работяг.
Тащил Загрёба всё подряд, чего у него ещё не было в квартире. В те пару дней за месяц, когда не было совершенно ничего нового и более-менее ценного, что можно было унести, он чувствовал себя обиженным на судьбу, считая эти дни прожитыми впустую, бестолку пролетевшими мимо жизни.
В обед он обычно уходил на разведку по чужим цехам, проводя рекогносцировку, замечая что и где плохо лежит. Воспитывать в духе строителя коммунизма его было уже поздно, хотя такие попытки с нашей стороны предпринимались довольно часто.
Однажды, в один из таких горестных дней, после хождения на разведку в цех гальваники, он сообщил нам о химическом чуде какой-то концентрированной кислоте.