Что, мил-человек, заплутал? спросил мужичок, почему-то отводя глаза в сторону. Голос у него был слабый и сиплый, напоминающий уханье филина, которое Игорь однажды слышал в зоопарке.
Это не мог быть Любомир, возлюбленный прекрасной Айи. Игорь решил, что его напугал спившийся бродяга. «Сейчас он начнет вымогать деньги на поправку здоровья», подумал Игорь и приготовился распрощаться с сотней-другой, лишь бы поскорее отвязаться от него.
Иди своей дорогой, сказал он немного грубовато, стыдясь своего испуга, который мужичок мог заметить и принять на свой счет.
Так ведь полянка-то моя, мил-человек, и пенек мой, прохрипел тот. Шел бы ты сам отсюда подобру-поздорову.
По его тону Игорь понял, что дипломатические переговоры завершились, едва начавшись.
Сколько? спросил он, доставая портмоне. Двести рублей хватит?
Сказал же, иди отсюда, уже с явной угрозой произнес мужичок. Он даже как будто вырос внезапно, словно распрямил сгорбленную до этого спину. Не доводи до греха!
Я бы ушел, да не могу, сказал Игорь. Бери пятьсот рублей и оставь меня в покое. Неплохая плата за аренду пенька, поверь мне.
Мужичок наконец поднял глаза и взглянул ему в лицо. И Игорь почувствовал, что у него внезапно закружилась голова, а земля как будто поплыла под ногами. Чувство было чрезвычайно неприятным.
А Айи говорила, что все будет легко и просто, пробормотал он, уже почти теряя сознание.
Неожиданно земля перестала ходить ходуном, а голова снова стала ясной.
Как ты сказал, Айи? спросил мужичок изменившимся голосом. Он был уже не сиплый, а мягкий и ласковый, словно принадлежал не этому бродяге, а другому человеку.
«Или лешему», подумал вдруг Игорь с облегчением. Он будто прозрел. И с радостным удивлением воскликнул:
Так это ты Любомир?!
Я-то Любомир, а вот ты кто, незнакомец? спросил тот. И откуда знаешь мою Айи? Только не ври, а то вырву твой лживый язык и скормлю ежам.
Врать не привык, с обидой сказал Игорь. Айи просила меня кое-что тебе передать.
Так ты новый почтарь, что ли? спросил мужичок. Так бы сразу и сказал. А где прежний?
Вот этого я не знаю, ответил Игорь. И с достоинством заметил: Вообще-то я банкир, а не почтарь.
Но его собеседник отнесся к поправке равнодушно.
Помер, наверное, предположил он. Старенький уже был, едва ходил, на палочку опирался и головой тряс. И почему вы, люди, так недолго живете? Не успеваешь к вам привыкнуть. А пока нового почтаря найдешь, так намаешься!
Хотелось бы, конечно жить дольше, хмыкнул Игорь. Но, как говорится, не дал бог бодливой корове рогов.
А старичка жаль, сказал леший без малейшей грусти в голосе. Безобидный был. Только очень назойливый. Все просил меня раскрыть секрет моего долголетия. Как узнал, что мне без малого полтыщи годков, так аж весь затрясся!
А вам на самом деле пятьсот лет? поразился Игорь.
И было чему удивляться. Он даже не заметил, когда изменился облик лешего. Перед ним стоял уже не замызганный, испитой мужичонка, а молодой крепкий мужчина привлекательной наружности. И даже одет он был по-иному. Теперь на нем была длинная посконная светлая рубаха-косоворотка, опущенная поверх штанов и перехваченная на уровне живота плетеным поясом. На ногах было что-то вроде лаптей. Так когда-то одевались на Руси, Игорь знал это по фильмам и из книг, деревенские мужики. Такого щеголя и красавца Айи действительно могла полюбить.
«Если, конечно, это истинный облик Любомира, подумал Игорь, вспомнив признание Айи, а не очередная фантасмагория, порожденная гипнотическим внушением и моей собственной фантазией». И действительно, как еще мог одеваться леший в его представлении? Не в джинсы же и модную рубашку от Armani или Guess
Да я не считал, пожал плечами Любомир, отвечая на его вопрос. Может, и больше. Я помню времена, когда этого города еще не было. Стояли несколько поселений, а в них общим числом менее полутораста дворов. Потом уже появились корабельная пристань, храм и прочие домишки. Вот сам и суди, когда это было.
Давненько, в замешательстве пробормотал Игорь.
А Любомир, плохо скрывая нетерпение, спросил:
Послание-то где, мил-человек?
Игорь поднял и подал ему морскую раковину.
Только как ею пользоваться, я не, начал он, но не договорил.
Любомир уже приложил раковину к уху и замер, прислушиваясь. Лицо лешего осветила счастливая улыбка, которая сделала его еще моложе и красивее.
Я мог бы и сам догадаться, хмыкнул Игорь. И, чтобы не мешать Любомиру, отошел в сторону и снова присел на пенек.
Заметив это, Любомир нахмурился. Видимо, он хотел остаться один. Леший опустил раковину и подошел к дереву, росшему на краю полянки. Засунул руку в дупло и вынул из него кусок бересты, покрытый какими-то рисунками.
Отдай это Айи, сказал он.
А на словах ничего? поинтересовался Игорь. Ему как-то не верилось, что рисунки, напоминающие детские каракули, могут заменить письмо. Китайские иероглифы и те выглядели более внушительно и убедительно.
А на словах, задумался Любомир. Потом решительно тряхнул головой. Да где я найду слова, которые могли бы передать, как сильно я люблю Айи? Нет таких! Да и не стыдно тебе будет выслушивать их, а потом пересказывать?
Тогда я пойду? спросил Игорь, чувствуя себя пристыженным и в то же время озадаченным. Любомир был ожившей реликвией. В современном мире так уже никто не говорил. А, возможно, даже и не мыслил.
Иди, позволил леший. Дорогу-то обратно найдешь? Али проводить?
Найду, сказал Игорь. Если только не покажешь такую, чтобы не надо было продираться через кусты.
А такая ко мне не ведет, мил-человек, усмехнулся леший. Иначе гостей много было бы. Где всех рассажу? Пенек-то один.
Игорь сообразил, что Любомир шутит, и грустно улыбнулся в ответ. Ссадины на его руках все еще кровоточили, и он с содроганием представлял свой обратный путь.
Когда Игорь вышел из парка, его костюм был окончательно и безнадежно испорчен. Домой он возвращался уже на такси, устав после бессонной ночи от пешей прогулки и не рискуя добираться общественным транспортом. Даже таксист посмотрел на него с нескрываемым подозрением и согласился ехать только после того, как он заранее оплатил проезд.
Войдя в свою квартиру, Игорь облегченно вздохнул. У него было такое чувство, что он совершил опасное путешествие и, пережив множество приключений, наконец благополучно добрался до дома, в тихую и уютную гавань.
В крепость, внес он уточнение, запирая массивную стальную дверь на замок.
Сравнение с неприступной крепостью понравилось ему больше, чем с гаванью, где ему все-таки могли угрожать ветра и штормы. Квартира была его гордостью. Это были трехкомнатные апартаменты в современном доме, построенном почти в самом центре Петербурга, и Игорь долго отказывал себе буквально во всем, прежде чем смог купить ее, не влезая в ипотечную кабалу. Он обставил квартиру сообразно своему вкусу, который отличался спартанской простотой. И редко приглашал гостей, особенно женщин, которые непременно захотели бы внести поправки в созданный им интерьер сообразно собственным представлениям о домашнем уюте. По сути, он жил как бирюк. Но его это устраивало. На вопрос, когда же он начнет устраивать личную жизнь, Игорь обычно отвечал стихотворением, которое когда-то где-то прочитал и запомнил как раз для такого случая.
Море.
На губах соль.
И где-то,
У самого горизонта,
Бригантина с алыми парусами,
Которую так долго
Ждала Ассоль,
И которую не дождались
Мы с вами.
Если спрашивала одинокая женщина, она обижалась. Замужние презрительно усмехались. В свою очередь, любопытствующий мужчина завидовал, будучи женатым, и поддакивал, если был холост. Но как бы то ни было, а на этом все и заканчивалось. Игорь продолжал вести жизнь одинокого бирюка, которая, говоря по правде, к сорока годам уже начала утомлять его. Он и сам понимал, что пора подыскивать себе пару, иначе незаметно и даже очень скоро наступит такой день, когда уже будет поздно. Жизнь стремительна, как курьерский поезд, и следует до конечной станции без остановок. Однако ему до сих пор не удавалось встретить ту единственную, с которой он захотел бы прожить долгую и счастливую жизнь и умереть в один день. А размениваться по мелочам, как большинство его знакомых мужчин, он не хотел. Он видел, чем, как правило, заканчиваются подобные скороспелые и бездумные браки. Либо разводом и редкими прогулками с детьми по выходным, либо нудным утомительным сосуществованием двух чужих людей в одной клетке, которой для них становился собственный дом, причем отягощенным теми же детьми, страдающими от такой жизни не меньше, чем их родители. Уж лучше жить бирюком и изредка выть от тоски на луну, думал он