Предметом этой книги является то многогранное и масштабное исследование скорости, которое произведено деятелями русского авангарда. Рассматривая период с начала второго десятилетия XX века, когда возник русский кубофутуризм, до конца 1920-х годов, когда новаторство в области формы уступило место сталинизму и призывам к быстрой индустриализации Советского Союза, я показываю, что идея скорости помогла русскому искусству двигаться в сторону беспредметности (то есть абстракции), а также к идеалу динамичного, упорядоченного будущего. Скорость, используемая художниками-авангардистами как мощное средство для преодоления концептуального застоя, постигнувшего традиционное изобразительное искусство, стала основой для всесторонней переоценки повседневной реальности. Скорость также стала важнейшим элементом развития русского авангарда как художественного течения, единого в различных видах искусства. В футуристических стихах Маяковского, Алексея Крученых, Василия Каменского, в кубофутуристических и беспредметных работах художников Михаила Ларионова, Натальи Гончаровой, Казимира Малевича, в немых фильмах советских режиссеров Льва Кулешова, Сергея Эйзенштейна и Дзиги Вертова (и это лишь некоторые из наиболее выдающихся русских художников-авангардистов) скорость породила беспрецедентные исследования времени, пространства и других ключевых вопросов, начиная от городского движения, атлетизма и эротизма вплоть до тем войны, революции и утопии. Хотя, разумеется, не все художники-авангардисты относились к скорости положительно, «динамизм», как этот феномен часто назывался в более широком смысле, тем не менее упрочил фундаментальное слияние искусств в России. Поэты сотрудничали с живописцами, разрабатывая художественные средства для передачи стремительного темпа эпохи, а кинематографисты развивали эстетику, проникнутую ритмами, впервые использованными в поэзии и живописи авангарда. В своем синхронном ускорении русские художники стремились создать новую художественную и социальную реальность.
Значение скорости
Каким бы концептуально мощным феноменом ни была в начале XX века скорость, это понятие не поддается однозначному определению. Мы можем спросить: является ли скорость просто быстрым движением? Стремительным темпом жизни? Или мысленной конструкцией? Обозначая одновременно и меру и качество, существительное «скорость» обычно используется как для характеристики движения или вращения, так и для обозначения быстроты как таковой. С технической точки зрения скорость измерима она равна расстоянию (или пространству), покрываемому данным движением, деленному на продолжительность этого движения. Проще говоря, скорость это расстояние, пройденное за определенный промежуток времени. Чем больше расстояние и короче время, тем выше скорость. И хотя скорость может означать любую быстроту движения («улитка двигалась со скоростью 0,001 мили в час»), она в первую очередь означает что-то быстрое, по крайней мере бодрую прогулку.
Тесно связанный с понятиями динамизма (то есть усиленного, энергичного движения), кинетики (движения тел под действием внешних сил) и быстроты (скорости движения в заданном направлении), параметр скорости позволяет «просчитать» наше физиологическое восприятие мира, находящегося в движении. Хотя ускорение показатель изменения быстроты явно определяет то, что воспринимается как «быстрее» и «медленнее», зрение служит наиболее привычным арбитром скорости, поскольку визуальное представление быстрого движения несомненно способствует нашему пониманию того, что же такое на самом деле скорость. Можно утверждать, что зрительные данные служат лучшим подтверждением нашего ощущения скорости, чем любое возможное мысленное представление о ней. «Скорость использует зрение в качестве своего основного элемента», пишет французский теоретик культуры Поль Вирильо, указывая, что скорость часто искажает наше более статичное впечатление от видимой реальности [Virilio 1991: 60][2]. Таким образом, неудивительно, что этот визуальный акцент на скорости существенно повлиял на развитие модернистского искусства, особенно на его движение к абстрактному ибо каким способом можно лучше изобразить мимолетные качества быстрого движения, как не через абстрактные, размытые формы?
Однако осознание нами скорости во многом основано на нашем понимании времени, поскольку только часы могут установить скорость любого данного движения в пространстве. Более того, время и движение практически взаимозаменяемы, поскольку мы воспринимаем движение в контексте времени, а само время зависит от движения. Время возможно помыслить, только мысля движущиеся в пространстве объекты или тела без этого движения время казалось бы произвольным и бессмысленным. Точно так же пребывание объекта в состоянии более быстрого движения означает уменьшение временной продолжительности некоего действия, которое совершается этим объектом. В этом смысле быстрое движение можно рассматривать как «уничтожение времени и пространства», как на протяжении XIX века многие характеризовали скорость локомотива[3]. Другими словами, скорость заставляет нас заново переосмыслить нашу повседневную физическую реальность.
Наука о скорости
Еще до того, как художники стали изучать влияние скорости на видимую реальность, ученые сделали скорость предметом современного сознания с помощью ключевых теоретических открытий, касающихся времени, пространства и света. Фактически именно наука установила количественно измеримые, зачастую даже наглядные средства для понимания и передачи все возрастающей скорости современности. В то время как художники и поэты вскоре будут использовать скорость на своем пути к абстракции, ученые пошли в противоположном направлении, сосредоточив внимание на этом параметре, чтобы раскрыть и объяснить ранее невидимые аспекты динамичного мира природы.
На протяжении более чем шести столетий ученые исследовали зыбкое понятие скорости. Скорость впервые появилась как устоявшийся, общепринятый термин в XIV веке в Англии, где философы из Мертон-колледжа Оксфордского университета начали использовать скорость как количественный параметр для изучения изменений в скорости движения. Исследование ускорения и скорости продолжалось до XVII века, когда Галилей обратил внимание на те явления, которые для доньютоновского мира в значительной степени оставались физической загадкой. Работая с простым маятником, Галилей сформулировал, как время можно разделить на отдельные, количественно измеримые сегменты, и выяснил, что скорость равняется расстоянию, пройденному маятником за определенный промежуток времени; кроме того, Галилей постулировал, что движение каких-либо объектов это движение относительно каких-либо других объектов[4].
К концу XVII века Ньютон разработал галилеевское понимание движения и относительности значительно более подробно. Он задался вопросом: если концепция относительности Галилея верна, как возможно измерить скорость света и заявить, что эта скорость конечна (что неоднократно предпринималось)? В ответ на этот вопрос Ньютон принял сформулированную Христианом Гюйгенсом в 1678 году теорию светоносного эфира гипотетической субстанции, предположительно неизвестной жесткой природы, этот эфир, как считалось, передает колебания света или световые волны, движущиеся в пространстве с конечной скоростью. Ньютон ошибочно заключил, что эфир является неподвижным носителем света, однако из этого предположения и подразумеваемого им взгляда на время и пространство как на нечто абсолютное и неизменное возникли важнейшие понятия движения, света и скорости.