На нашем корабле мое место в одной каюте с ним, и это меня очень радует.
Потянулись дни напряженной и увлекательной работы. Слова Камова, что мне дадут обширное задание, оправдались. Объем порученной работы был громаден. До сих пор я и не подозревал о тех применениях фотографии, которым меня научили. Снимки в инфракрасных и ультрафиолетовых лучах, снимки объектов, покрытых туманной или облачной дымкой, снимки Солнца и его “короны” и многое, многое другое. Пришлось пройти целый курс. Помимо двух специально прикрепленных ко мне консультантов по астрономической съемке, со мной занимались мои будущие спутники – Камов и Белопольский. Сергей Александрович знакомил меня с устройством корабля и работой приборов управления, а Белопольский – с основами звездной навигации.
Дней не хватало. Я работал по восемнадцать часов в сутки и часто, приехав домой, вместо того, чтобы лечь спать, садился к письменному столу.
Так продолжалось до тех пор, пока наш врач, Степан Аркадьевич Андреев, не заявил решительного протеста.
– Я не могу допустить, – сказал он Камову, – чтобы Мельников работал без отдыха. Если так будет продолжаться, то он не будет допущен к полету. Я отвечаю за него и за всех вас перед правительственной комиссией.
– Я вас понимаю, – ответил Камов, – но что я могу сделать? Мы готовились год, а Борису Николаевичу оставлено только два месяца.
– Все равно, я не разрешаю ему не спать по ночам, – стоял на своем врач. Он должен спать восемь часов в сутки. Все остальное время в вашем распоряжении.
На том и порешили. С этого дня он лично отвозил меня домой и уходил только тогда, когда я засыпал.
Кончилось это тем, что он поселился у меня в комнате, чему я был очень рад, так как Степан Аркадьевич был на редкость занимательным рассказчиком. Лежа постели, он начинал рассказывать какой‑нибудь случай из своей медицинской практики. Он считал, что для моего мозга полезно отвлечься от изучаемых вопросов, но нередко, увлекшись воспоминаниями, забывал о времени. И лишь внезапно заметив, что предательская стрелка далеко ушла от положенного часа, прерывал рассказ на самом интересном месте и сердито ворчал:
– Спать! Спать! И о чем вы только думаете?! Однажды у нас зашел разговор о будущем полете и о влиянии на организм невесомого состояния, в котором мы будем находиться во время пути. Степан Аркадьевич жалел, что не сможет участвовать в экспедиции.
– Наблюдение за деятельностью органов тела в таких условиях было бы очень интересно, – сказал он.
– Меня очень удивляет, – заметил я, – что в составе экспедиции нет врача.
– Почему нет? У вас есть врач.
– Кто?
– Сергей Александрович.
– Как, разве он врач?!
– А вы не знали этого? Камов окончил медицинский институт специально для того, чтобы не было надобности в лишнем человеке, которому в межпланетном рейсе почти нечего будет делать. Он знал, что экспедицию все равно не отпустят без врача.
– Когда он успел?
Было чему удивляться. Я знал, что Камов окончил институт гражданского воздушного флота и, заочно, физико‑математический факультет университета, но суметь получить еще и третий диплом…
– Когда он успел? – повторил я.
– Сергей Александрович – замечательный человек, – задумчиво сказал Андреев. – Он не только получил диплом врача, но и работал несколько лет в московских больницах. Он ничего не делает наполовину. Жизнь, целиком отданная идее, утраивает силы человека.
В напряженной работе как‑то незаметно приблизился день старта. Корабль и его экипаж были готовы. За три дня до отлета Камов и сопровождении нас троих в последний раз осмотрел звездолет.