Все это максимально странно, нелепо и до смешного глупо. Даже не знаю, как воспринимать очередное бегство. Понятия не имею, что делать дальше и нужно ли, вообще, что-то делать, и я совершенно не уверен, что Олеся с готовностью ответит на мои поползновения. Точнее уверен, что ответит, но, возможно, не совсем так, как я ожидаю. Может и кулаком по морде съездить и по яйцам коленом с нее станется. Талантом удивлять и шокировать Веснушка обладала еще в беззаботно-беззубом детстве. Сейчас я даже прогнозировать не берусь, что она может выкинуть, если ощутит потребность нокаутировать меня чем-нибудь эдаким. В отместку за наглость.
Кстати, я совершенно не удивлюсь, если Олеся в плане секса совершенно неопытна. Может, до сих пор хранит свою девственность для кого-то особенного, а я на эту роль по многим причинам ну никак не гожусь. Все ее чудаковатое поведение, нелогичные поступки и даже провокационный топ весьма своеобразный и нестандартный способ самовыражения и своего рода защитный барьер между самой собой и создаваемым образом. Мне любопытно заглянуть за маску, но в то же время совершенно не хочется пудрить девчонке мозги. Как ни крути, но разница в восемь лет ощущается. Я все-таки привык иметь дело с женщинами постарше. А с Олесей Хрен его знает, что за розовые единороги обитают в голове девятнадцатилетней вертихвостки?
Наверное, не стоило мне приглашать Веснушку, но поздно пить боржоми. Она уже здесь и сама по себе не рассосется. В конце концов, не вести же ее домой посреди ночи?
Выкурив еще одну сигарету и выждав для порядка пару минут, я возвращаюсь в спальню, предварительно убедив себя в том, что переспать с девушкой, не занимаясь сексом, это тоже круто. Новый опыт, незнакомые ощущения и никаких неловкостей утром и щенячьих глаз, и раздражающих вопросов, типа «когда ты мне позвонишь?».
Как и предполагалось, Олеся уже заняла свою половину кровати, ту, что ближе к ванной комнате, чтобы было куда бежать в случае моего вероломного нападения. Свернувшись под одеялом калачиком, она усердно делает вид, что крепко спит или и правда спит. Вечер был насыщенным на эмоции и впечатления. Я, честно говоря, тоже не прочь вырубиться и желательно без похабных сновидений, чтобы ненароком не проснуться в перевозбуждённом состоянии и не натворить дел.
Окинув спальню взглядом, нигде не вижу признаков снятого Веснушкой халата, а значит, Веснушка улеглась в нем, причем поверх чужого купальника, что только укрепляет сделанные выводы о ее неготовности к взрослым играм. Я такой хренью страдать не собираюсь. Гашу везде свет, после чего снимаю халат и, бросив его на стул, ложусь в кровать, как обычно, голый. Личная свобода и комфорт превыше заморочек недооценившей свои силы гостьи. Я съехал от родителей в восемнадцать лет не для того, чтобы в чем-то себя ущемлять.
Растянувшись на своей половине, укладываюсь на живот, обнимая подушку, и пытаюсь уснуть, ни разу не скосив взгляд на закутанную в одеяло, словно в кокон, гусениц Веснушку. Она мерно сопит, и я начинаю склоняться к мысли, что никакое это не притворство. Вымоталась девочка, а я со своими грязными мыслями чуть было не испортил ей отдых.
Между мной и Олесей метра полтора, если не больше, в этом и состоит прелесть громадных отельных кроватей. Можно потрахаться от души, а потом крепко выспаться, забыв о существовании партнерши. Для блюстителей личного пространства самое то. Я как раз из тех, кого раздражают обнимашки после секса. Кайфанули и разбежались, каждый в свою постельку. Даже курить предпочитаю один, чтобы не вытягивать из себя тисками вымученные темы для разговоров. Тишина и одиночество вот необходимые условия для восстановления потраченной мной энергии, а иначе это уже не отдых.
Только по этой причине я минут десять прислушиваюсь к звукам заснувшего дома и шелесту чужого дыхания на другой половине кровати, ворочаюсь с бока на бок в поисках комфортного положения и никак не могу отключить мозг. Олеся далеко, рукой не дотянуться, но мне один хрен не уснуть. Почти отчаявшись, я замечаю, что простыни приятно-охлаждающие, хрустящие новизной и настолько белоснежные, что светятся в темноте, от наволочки пахнет чем-то приторно-сладким, одеяло слишком теплое, и, если бы я лежал в постели один, оно давно бы оказалось где-то в ногах.
Перевернувшись на спину, тяжело выдыхаю, устремляя взгляд вверх и какое-то время почти рассматриваю деревянные крепления и балки под самым потолком. Сна по-прежнему ни в одном глазу. Может, снова сходить покурить на террасу, прихватив с собой банку холодного пива? Или подумать о чем-нибудь нудном и неприятном, чтобы организм включил защитный режим и послал мне желаемое забвение. Например, об придурке отце и его тиранических замашках контролировать всех и вся или о несчастной матери, безропотно терпящей измены и унижения, или о Ленке Свиридовой, охотно расставившей свою рогатку для моего друга в тот же день, как я ее бросил.
Нет, это все не то, понимаю я, и начинаю думать о двадцатилетней пациентке, которая умерла на операционном столе в эту пятницу. Ее смерть не стала огромной неожиданностью, главный хирург расценивал шансы девушки примерно сорок на шестьдесят. Сорок на положительный исход операции. Она знала о рисках и все равно согласилась, очень хотела жить, а не доживать в болезненных муках, с метастазами, распространяющимися по всему телу. В памяти всплывают окаменевшие от горя лица родителей в тот момент, когда Маковецкий скорбно сообщил, что их дочь пополнила ряды неблагоприятной статистики.
Сорок на шестьдесят У моей сестры шансы были выше, и она точно так же хотела жить и боролась до самого конца, но все равно проиграла. Мы все проиграли, позволив ей уйти.
Саш, а почему гинекология? зашуршав одеялом и выглянув из своего кокона, абсолютно бодрым голосом интересуется Олеся. Надо же, сам не заметил, как от созерцания потолка переключился на рассматривание крепко спящей, как мне казалось, Веснушки.
Так получилось, пожав плечами, я поворачиваюсь на бок. Она делает то же самое, не сокращая даже на сантиметр полутораметровой дистанции. А если честно, то на спор.
Глупо, фыркает она, едва заметно улыбаясь.
Глупо, соглашаюсь я, замечая, что в лунном свете ее рассыпавшиеся по подушке волосы кажутся серебристо-платиновыми, а широко распахнутые глаза бездонно-темными, утратившими привычную зелень с янтарными всполохами.
С кем спорил? приподнимаясь на локте, пытает меня любопытная Веснушка.
С Олегом. Это был даже не спор. Он взял меня на слабо, а я повелся, как пацан, усмехнувшись, вспоминаю я.
Не жалеешь?
Не жалею, отзываюсь спокойным тоном. Я давно заметил, что самые важные решения в жизни чаще всего принимаются спонтанно. Долгосрочные планы, амбициозные цели все это прекрасно, но редко работает так, как надо.
Реальность вносит свои коррективы, даже если ты прешь напролом, понимающе кивает Олеся. Моя бабуля говорила: хочешь рассмешить Бога, расскажи ему о своих планах.
И ты не рассказываешь?
Неа. Даже от себя скрываю, смеется она. Кстати, это правда, что врачи отрицают религию?
Не все, отвечаю я. У нас в больнице есть часовня, и могу тебе с уверенностью сказать, что туда захаживают не только пациенты и родственники.
Ты захаживаешь? пристально глядя мне в глаза, спрашивает Веснушка.
Нет, коротко бросаю я, снова переворачиваясь на спину и уставившись в потолок. Странные ты вопросы задаешь, Олеся. Сама из семьи врачей.
Мне было интересно твое личное мнение, признается Веснушка. Не напрягайся, Страйк, я тоже атеистка.