Порой его ярость можно предотвратить, но для этого нужно пойти на какой-то решительный шаг, причем быстро. Как говорится, пан или пропал.
Я беру из рук Ирвина сухой шалфей. Беру твердо, без всяких возражений.
Я возьму Колли в Сандайл. Девочкам надо отдохнуть. Вы же с ней такие друзья. Она может так реагировать из-за меня, понимаешь? Я напряжена. А дочери всегда чувствуют, когда с матерями происходит подобное.
Он застывает в нерешительности. Вижу, что колеблется. Вроде успокоился, но упоминать Сайдайл при нем опасно. Может повернуть как в одну, так и в другую сторону.
Ладно, отвечает Ирвин, поднимая руки и переключаясь на роль побежденного мужа, когда ты такая, я не могу с тобой спорить. Просто позабочусь о твоей больной дочери. Думаю, к этому делу можно будет подключить Ханну.
Я знаю, что мне лучше уйти. Но от его слов в душу вонзается острое копье гнева. Мне, может, тоже хотелось бы пить и заводить интрижки на стороне, но я не могу кому-то ведь надо приглядывать за этими хрупкими созданиями, вверенными нашей заботе. И, кроме меня, как всегда, больше некому. По всему телу прокатывается волна негодования, обжигает кожу, будто кислота, и я, даже одержав огромную победу, не могу сдержаться. Поэтому хватаю со стола миску с опарышами, которые уже вполне разогрелись и волнуются, словно небольшое море. Потом прохожу через кухню, неся их на вытянутых руках, открываю на окне замок, поднимаю раму и вышвыриваю их в ночь на клумбу внизу. Увидев, что один опарыш скользит по поверхности руки, ахаю и кривлюсь. Вопреки моим ожиданиям, он совсем не влажный, а сухой и почти чешуйчатый.
И кому от этого легче? говорит Ирвин, старательно пряча едва заметную ухмылку. В твоих действиях нет ни намека на логику.
Гнев улетучивается. В душу закрадываются одиночество и пустота. Какая глупость. Мой темперамент может свести на нет любые мои благие дела. К тому же он прав, мне ничуть не полегчало.
Одна наша дочь только что попыталась убить другую, говорю я, и от реальности этих слов будто чувствую прикосновение холодных пальцев к спине.
Но ведь такие вещи наследуют от матерей, так? мягко спрашивает Ирвин. У меня для тебя, Роб, припасено немало секретов.
Мы с Колли уедем с самого утра, говорю я.
Вижу, что он прикидывает в уме варианты. Ему не хочется нас отпускать, но в этом случае он получает в полное распоряжение дом. На пару с ней.
Набираю номер Ханны. В ее голосе сквозит удивление. Третий час ночи.
Слушай, Роб, я сейчас навожу порядок после вечеринки, поэтому дай мне
Мне надо на несколько дней уехать, говорю я. Могу задержаться, пока это еще неизвестно. Колли беру с собой. Просто хочу, чтобы ты знала. Поскольку у Энни ветрянка, Ирвину может понадобиться помощь. К тому же она съела то, что не в общем, не важно. С ней все будет в порядке, но, если возникнут проблемы, ты сможешь прийти и помочь? Мне нужно это от тебя услышать.
Трубка отвечает мне молчанием и страхом.
А Ирвин Ирвин знает, что ты
Господи, Ханна. Разве стала бы я тебе говорить, если бы задумала удрать от мужа? Мы вернемся. Я не собираюсь делать тебя соучастницей похищения или чего-то еще.
Хорошо, через мгновение отвечает она.
Я слышу, что у нее онемели губы.
Послушай, Роб, в чем дело? Тебе самой помощь не требуется?
Никогда больше не задавай мне таких вопросов, говорю я. Их задают друзья. А мы с тобой уже не подруги.
На пороге комнаты Колли я замираю. Мне совсем не хочется входить, чтобы не оказаться в окружении всех этих костей. Она все еще не спит, сидит на кровати, положив на колени руки. Взгляд устремлен в какую-то точку на голой стене напротив. Она ждет меня. И что, по ее мнению, теперь должно случиться? Когда я смотрю на дочь, мне кажется, что нас разделяют многие-многие мили. Мы замерли на краю бездонной расселины, и мне понадобятся все силы, чтобы оттащить нас от этого обрыва.
Собери вещи, завтра ранним утром мы уезжаем. Все необходимое для недельной поездки. Отправляемся в пустыню. Только ты и я.
А папа с Энни с нами что, не поедут?
Нет, Энни болеет.
Но я поеду, только если мы возьмем и ее.
Я размашистым шагом пересекаю комнату и беру в руки ее лицо. Но когда она кривится, выпускаю.
Посмотри на меня. Ты даже близко не будешь подходить к сестре, пока мы с тобой серьезно не поговорим.
Я не собираюсь с тобой никуда ехать! орет Колли.
Ее вопль становится все пронзительнее. «Успокой ее, доносится из глубин моего естества холодный голос. Чтобы уехать, ее надо успокоить».
Тссс, взволнованно говорю я, поглаживая ее по спине, не шуми, милая. Не бойся маму, она тебя не обидит. Эта небольшая поездка будет только для нас двоих, хорошо? Мы с тобой проведем время обалденно.
Колли больше не кричит и лишь тихо пыхтит.
Ладно, сдавленным голосом говорит она, если папа присмотрит за Энни, пока меня нет, ничего плохого, думаю, в этом не будет. Может, поездка действительно пойдет мне на пользу. Здесь я много нервничаю. А в голове столько всего, что она разрывается.
Славная девочка, говорю я, обнимая ее за плечо.
Держать ее в узде у меня получится до тех пор, пока мы отсюда не уедем. А что потом?
Когда утром я захожу в комнату Энни с задернутыми шторами, чтобы попрощаться, она еще спит. Это хорошо. Не думаю, что мне удалось бы выдержать выражение ее лица, когда она поняла бы, что я уезжаю. Розовая звезда мягко освещает ее волосы, ресницы отбрасывают на щеки длинные тени. «Все это ради тебя, солнышко, думаю я. Ради тебя и ради всех нас».
Колли
Когда мы останавливаемся на заправке, мама выходит из машины. Я смотрю на ее белокурые волосы, водопадом спадающие вниз, и с наслаждением вдыхаю густые металлические испарения бензоколонок. Люблю запахи, которые человеку, по идее, совсем не должны нравиться. Клей, газ, инсектициды. Когда она садится обратно в машину, у нее плотно сжаты губы.
Щенок Дампстер жалобно скулит и тычется мордочкой в мою ладонь. Через его прозрачные уши я вижу ремень безопасности. «Она везет нас в какое-то потайное место, говорит он, так что смотри, как бы чего не вышло».
«Она везет нас в Сандайл, насмешливо отвечаю я, я уже бывала там, в отличие от тебя. Так что успокойся». Дампстер пессимист. Так называют тех, кто знает, как все в действительности обстоит. Но компанию мне составляет хорошую, потому как мы с ним можем общаться без слов. Но он прав, тут что-то явно не так. Воздух вокруг будто наэлектризован.
Хорошо, что мама разрешила взять косточки щенка Дампстера, хотя мне хотелось бы захватить всех своих Бледняшек. Без меня моим маленьким зверушкам будет тоскливо. Обычно они уютно устраиваются в моих карманах, а по ночам спят в ложбинках тела. Теперь же им приходится одиноко бродить по дому. Папа с Энни не умеют с ними говорить.
Рядом сидит Бледняшка Колли, смотрит в окно. О Сандайле она знает, потому что уже там была. Косточек Бледняшки Колли у меня нет. По сути, я не знаю, кто она такая. Знаю лишь, что всегда идет туда же, куда и я.
Мой взгляд устремлен на мамин затылок. Вспоминаются слова, которые сказал папа, на прощание меня обняв. Мама укладывала вещи в машину и поэтому ничего не слышала.
Будь осторожна там, малышка, шепнул он мне на ушко, обдав теплом своего дыхания. Мы с папой лучшие друзья. Если станет страшно, тут же звони мне.
А с чего мне должно быть страшно?
Мама бывает немного неуравновешенной.
В моей душе затрепетал страх. Я знала, что он хотел мне сказать. Ее слезы и крики чуть ли не до утра. Привычка то и дело орать на папу. А еще вранье. Я всегда могу его определить, даже если она сама не отдает себе в этом отчета. Например, я ей не нравлюсь, хоть она и клянется в обратном.
Я видела, что ей жутко хотелось узнать, рассказала ли я папе о той пощечине, которую она мне влепила. Сама не знаю, почему я этого не сделала. Может, потому, что мама на миг напомнила мне меня саму. К тому же хранить тайну это великая сила.