Принял Он человеческий облик – и спустился на землю. На одной из бесчисленных планет.
Но не стали люди слушать Его голос, ибо не открывал он им всей своей Сути, и принимали Его за лишённого разума.
А нечисть, возникшая ещё допрежь самых старых звезд, всё подбивала людей отвернуться от его, и наговаривала на его, и сеяла в сердцах пустые, лживые ярость и смуту.
И настал день, когда Его побили камнями. Во веки вечные будет проклят этот город. И сотворившие сие злодейство тоже будут прокляты. Обратились они сами в злобную нечисть, в проклятых Ведунов, – и с той поры вредят людям как только могут.
Понял тогда Великий Дух, что нужно иное.
И сотворил наш мир. И всех нас ". – Голос Фатимы зазвенел от волнения. Приподнявшись на цыпочки, вытянувшись, точно струна, она продолжала:
"Все мы есть дети Великого Духа. Им сотворены мы. И каждый малыш, что рождается в клане, есть Его прямой потомок.
Создал Он наш мир, и всех нас, и кланы, чтобы в правде и праведности жили бы мы здесь, совершенствуясь и ожидая того дня, когда придут за нами Летучие Корабли и отвезут нас туда, где Великий Дух изложит нам наш долг. Когда каждый из нас отсчитает восемнадцать солнечных кругов – покинем мы этот мир и вознесемся к престолу Великого Духа, нашего Отца и создателя.
И в милости и доброте своей дал он нам мудрых Учителей. И первым из них был Исса, Великий Учитель, коему открылось всё, о чём поведала я вам.
Но и нечисть не дремала. Ведуны проникли и сюда, в заповедный мир; однако ж не стал Великий Дух поражать их Своей силой. Как испытание дана нам и эта напасть, и должно нам, сражаясь с ними, делом подтверждать доверие и любовь нашего Отца…"
– Да откуда ж ему здесь взяться‑то? Так что сам ты глупной! Зыриком лучше глянь, чего мешкаешь!
– Да не мешкаю я! А откуда кособрюх здесь взялся – почём я знаю! Что я тебе – Учитель? У него и спрашивай. А если в ухе кублон торчит, так я не виноват.
Треск веток раздался неожиданно близко. Куда ближе, чем хотелось бы засидчикам. Обычно заросли крякосава служили надёжным убежищем, и толстые, неповоротливые кособрюхи остерегались соваться в густорост, понимая, где могут устроиться двуногие охотники. Этот кособрюх, верно, какой‑то шальной попался…
В неглубокой ямке между выпершими из земли корнями крякосава (летунки‑кряки любят на нём ночевать – отсюда и название) затаилось двое добытчиков – мальчик и девочка, наверное, лет двенадцати. а обоих – одинаковые домотканые серые подпоясанные рубахи и широкие штаны до колен. И он, и она босые, привыкшие ходить и по грязи, и по снегу. Девочка остролицая, с задорно вздёрнутым носиком и копной растрёпанных, криво и неровно подрезанных огненно‑рыжих волос, глаза большие, серые, любопытные. Мальчишка, напротив, чёрен как смоль, левый угол рта оттягивал книзу неровно сросшийся шрам; костяшки кулаков покрыты не по‑детски грубыми мозолями. В руке он сжимал короткое и толстое копьецо из неошкуренного древесного стволика – красноплодка хороша не только ягодами. Заостри кол, обожги на костре – и вот тебе копьё, не хуже боевой рогатины с кованым жалом. Девочка держала наготове короткий самострел; болтом служил заточенный обрубок всё той же красноплодки.
Кособрюх дуром сунулся из подроста – крякосав всегда окружён целой порослью высоче‑е‑нных трав, таких, что не поймешь – то ли трава, то ли уже куст. Из‑под черных отвислых губ зверя торчали четыре парных клыка – малые; два больших были сломаны, верно – в драке. При виде готовых к бою двуногих кособрюх завыл, утробно и низко, и, словно камень с горы, ринулся вперед.