Судя по всему, мое житье‑бытье час от часа становилось все
нестерпимее
Г.Я. К. Гриммельсгаузен, «Симплициссимус»
Было раннее утро конца ноября. Телефон зазвонил в тот самый момент,
когда «Алдан» в очередной раз завис. В последнее время, после
одушевления, работать с машиной стало совсем трудно. Я со вздохом
щелкнул «волшебным рубильником» — выключателем питания, и подошел к
телефону. «Алдан» за моей спиной недовольно загудел и выплюнул из
считывающего устройства стопку перфокарт.
— Не хулигань, на всю ночь обесточу, — пригрозил я. И, прежде чем
взять трубку, опасливо покосился на эбонитовую трубку телефона, где
тянулся длинный ряд белых пластиковых кнопок. Слава богу, вторая
справа была нажата, и это означало, что мой новенький телефон
принимает звонки только от начальства — от А‑Януса и У‑Януса, да
Саваофа Бааловича. Впрочем, зачем гадать?
— Привалов слушает, — поднимая трубку, сказал я. Очень хорошим
голосом, серьезным, уверенным, и в то же время усталым. Сотрудника,
отвечающего таким голосом, никак нельзя послать на подшефную овощную
базу, или потребовать сдачи квартального отчета об экономии
электроэнергии, перфокарт и писчей бумаги
— Что ты бормочешь, Сашка! — заорали мне в ухо так сильно, что на
мгновение я оглох. — рнеев говорит. Слышишь?
— А ага — выдавил я, отставляя трубку на расстояние вытянутой руки.