Устроителем этой встречи стал кузен Георга VI лорд Луис Маунтбеттен по прозвищу Дики, который, как и король, в свое время был курсантом колледжа в Дартмуте. Судьба семьи Маунтбеттенов тесно переплелась с судьбой династии Виндзоров еще во времена правления королевы Виктории. Дики, как и Георг VI, был одним из ее правнуков, а его отец Луис-старший перед началом Первой мировой войны стал первым лордом Адмиралтейства. Однако, хотя после 46 лет безупречной службы на Королевском флоте он и занимал высокий пост, по происхождению Луис-старший был немцем.
КОРОЛЬ ГЕОРГ VI (18951952)
В ПЕРВОМ СЕЗОНЕ СЕРИАЛА ЕГО РОЛЬ ИСПОЛНЯЕТ ДЖАРЕД ХАРРИС.
Крест Виктории (Victoria Cross, VC) высшая военная награда Великобритании, которая вручается за героизм, проявленный на поле боя. В сентябре 1940 года, в разгар бомбардировок Великобритании авиацией гитлеровской Германии, король Георг VI учредил крест Георга, который вручался за гражданскую доблесть. Этот поступок можно назвать метафорическим описанием всей его жизни. В детстве к его ногам привязывали медицинские шины, которые вызывали адскую боль. Дело в том, что у мальчика были искривлены коленные суставы, и шины должны были исправить ситуацию. Его отец король Георг V был человеком грубым, даже жестоким, и воспитывал детей соответственно. Неудивительно, что с таким «воспитанием» Берти[4] к восьми годам стал заикаться. Много позже веру в себя и умение свободно говорить принцу вернули его жена Елизавета Боуз-Лайон и австралийский логопед-самоучка Лайонел Лог «Я не выдержал и зарыдал как ребенок», признавался в кругу своей семьи новый король, когда в 1936 году ему пришлось взойти на престол после отречения его яркого, выдающегося старшего брата. Однако публика воспринимала стоицизм, с которым Георг VI боролся со своей очевидной застенчивостью и дефектами речи, как признак монархии «с человеческим лицом». На церемонию прощания с королем Уинстон Черчилль принес венок из белых лилий и гвоздик, выполненный в форме креста Георга.
По этой причине менее чем через три месяца после начала военных действий он был уволен в результате развернувшейся в стране «охоты на ведьм» кампании, направленной против всего «тевтонского», от немецких сосисок до «собак-сосисок», то есть такс. Связи между Виндзорами и Маунтбеттенами стали еще теснее после того, как одним печальным декабрьским вечером 1936 года Луис-младший и новый король Георг VI вместе наблюдали, как недавно отрекшийся от престола король Эдуард VIII собирает чемоданы, чтобы отправиться в изгнание. «Дики, это ужасно, это просто ужасно! вспоминал позднее Маунтбеттен слова нового короля. Ведь я всего лишь морской офицер. Это единственное, в чем я разбираюсь».
«Очень любопытное совпадение, заметил на это лорд Маунтбеттен. Отец однажды рассказывал мне, что [в 1892 году], когда умер герцог Кларенс, ваш отец [будущий король Георг V] пришел к моему отцу и произнес почти те же слова, что и вы сейчас. И мой отец ответил: «Джордж, ты неправ. Для короля нет более подходящей подготовки, чем служба на флоте». В 1939 году в Дартмуте двоюродные братья с удовольствием вспоминали о том, как они изучали морское дело. Произошло здесь и еще одно событие: два еще более дальних и еще более молодых родственника, Елизавета и Филипп, познакомились друг с другом за игрой в крокет.
Филипп, принц Греческий, родился на острове Корфу в июне 1921 года. Он был нескладным молодым человеком с пепельно-русой шевелюрой. Филипп походил на викинга, и в нем не было ни капли греческой крови. Он был датчанином, одним из тех, кого отправила в Грецию самая успешная на тот момент династия по «экспорту» особ королевской крови. Это был датский королевский дом, известный специалистам генеалогии как Шлезвиг-Гольштейн-Зондербург-Глюксбургская династия. «А ты непохож на этих чертовых греков», сказал однажды Филиппу Майк Паркер. Молодой австралиец познакомился с ним во время войны, когда они оба служили в морском конвое, а позже стал его близким другом и личным секретарем. «Я немного датчанин, немного немец и немного русский, объяснил Филипп. Я могу приехать почти в любую страну Европы, и в ней всегда найдется родственник, у которого я смогу остановиться».
26 октября 1946 года. Филипп и Елизавета только что тайно обручились. Произошло это в Гэмпшире, в Ромсейском аббатстве, неподалеку от фамильной резиденции Маунтбеттенов в поместье Бродландс. Обручение произошло во время свадьбы дочери «дяди Дики» Патрисии Маунтбеттен и Джона Брабурна[5].
И Филиппу такое гостеприимство могло пригодиться. Его отец, принц Греческий и Датский Андрей, в декабре 1922 года на очередном вираже греческой политической жизни был изгнан из страны. Вся королевская семья покинула остров Корфу на британском корабле, причем 18-месячного Филиппа несли в ящике для апельсинов. Матерью Филиппа была Алиса, красивая, но глухая от рождения дочь внучки королевы Виктории, Виктории Гессен-Дармштадтской. Она вышла замуж за военного моряка, впоследствии адмиралаЛуиса Баттенбергского, первого из династии Маунтбеттенов. Видимо, именно эта смесь генов, полученных от представителей самых разных европейских королевских династий, стала причиной той уверенности в себе, которую Филипп продемонстрировал во время первой встречи с Елизаветой в Дартмуте, что вызвало явную симпатию принцессы. «Она застенчива, а он нет, объяснял один из их друзей. Вот что определяет динамику их отношений. При нем она оживает».
После этой встречи в 1939 году на протяжении многих лет военно-морской службы Филипп из разных мест направлял Елизавете послания, которые позднее называл «чем-то вроде писем родственнице». Другими словами, Филипп всегда преуменьшал в них романтическую составляющую. «Я как-то особенно об этом не думал, говорил он позднее своему официальному биографу Бэзилу Бутройду. Мы просто время от времени обменивались письмами». Однако кузина Елизавета смотрела на эту переписку совершенно иначе.
Почти через двадцать лет после описываемых событий сэр Джон Уилер-Беннетт написал официальную биографию Георга VI, отца Елизаветы. Поскольку выход такого труда был одобрен самой королевой, нет никакого сомнения в том, что она изучила его до последней запятой. Конечно, в этом случае со стороны биографа было бы политически грамотным преуменьшать любые оценки увлеченности королевы своим будущим супругом в столь юном возрасте, но высочайше одобренный вердикт сэра Джона в отношении принца Филиппа Греческого выглядит совершенно категорично. Вот как он звучит: «В этого человека принцесса Елизавета была влюблена с их первой встречи».
Пристальный интерес к отношениям молодых людей проявляла престарелая королева Мария, бабушка Елизаветы. «Они влюблены друг в друга последние полтора года, но думаю, что на самом деле еще дольше», признавалась она в 1944 году своей фрейлине графине Эйрли. Старая королева питала слабость к Филиппу: она помнила его еще как «милого маленького мальчика с голубыми-голубыми глазами», который был приглашен к чаю, когда она жила в Букингемском дворце. С началом войны она удостоила его зачислением в список любимых родственников, для которых собственноручно вязала шерстяные шарфы.
Мать принцессы королева Елизавета не была так уж уверена в будущем зяте. Она предпочла бы видеть больше доказательств сдержанности Филиппа, которая могла бы уравновесить его самоуверенность. Ей не нравились его политические взгляды, которые, по ее мнению, «слишком далеко зашли (влево), чтобы их можно было повернуть назад». Не нравилась королеве и «подрывная» деятельность по отношению к традициям, которую вел его дядя Дики. Понимая, что изоляция во время войны лишает ее дочь возможности взять на себя столь серьезное обязательство в раннем возрасте, она стала приглашать на выходные в Виндзор молодых гвардейских офицеров из хороших семей. Среди них были будущие герцог Графтон и герцог Баклю, а также Генри Герберт (лорд Порчестер, впоследствии граф Карнарвон). У этих симпатичных наследников старинных поместий был свой стиль жизни, который королева считала подходящим для дочери, и принцесса наслаждалась их обществом. Некоторые из этих людей в более поздние годы стали неотъемлемой частью ее круга общения. В особенности это относится к Генри Герберту, Порчи, с которым принцесса подружилась на почве общего интереса к лошадям. Однако никто из Первых одиннадцати королевы (так их украдкой называли близкие, намекая на численность стартового состава футбольной команды) не обладал такой энергией и таким азартом, как принц Филипп.