На склонах стояли бивуаки гренадерских полков, ниже конногвардейцы седлали своих холеных коней, еще ниже белыми цветами раскинулись шатры второй гвардейской пехотной дивизии, а дальше полоскались от бросков ветра штандарты финляндского батальона, далеко же занесло от родных шхер крепышей-чухонцев. Рядом с ними - лейб-гвардии атаманский полк, вон примечаю бунчук, а там гарцуют мощные караковые и буланые кони. Не сразу и поверишь, что атаманцы забрались в этакую пустынь. Чуть выше располагалась гренадерская артиллерийская бригада, ее гаубицы и вели сейчас обстрел, но там же у них разорвался вражеский снаряд, принеся злосчастье. Было видно, как подбегают сноровистые санитары к раскиданным возле воронки телам. А вот тянется на высоту конногорная батарея, поднимаются по тропам, скапливаются на вершине егеря и донские казаки. Кажется, готовится наступление корпуса через соседнюю долину на ту самую господствующую кручу, с которой ведут обстрел англоинды.
Казак Пантелеев довел меня до штабной палатки.
- Дальше вы, Ваше Благородие, сами. Голова-то ничего теперича?
- Теперича это не голова, а чугунный котел.
В палатке меня ждал войсковой старшина.
- Ну, наконец-то, есаул, пожаловали обратно. Вахмистр Келарев и хорунжий Иловайский давно уже вернулись из дозора.
- Они живы... то есть здоровы? - спросил и понял, что сейчас опять беру сведения из того сна-кошмара, где я всего-навсего жалкий беглец от каких-то неведомых большевиков.
- Они не только живы-здоровы, но говорят, что потеряли вас на западных скалистых склонах, окружающих долину. Так, что вам угодно сообщить?
- Я хотел доложить... что есть проход сквозь западный склон. В таком случае мы могли бы атаковать противника с неожиданной стороны.
- Позвольте усумниться. Вы что, там были?
Что же ответить? Это было в другой жизни.
- Мне кажется, необходимо повторить разведку, господин войсковой старшина.
- А у нас на это времени нет, ставка требует начала наступления. У них свои расчеты. Так что, возвращайтесь в эскадрон.
Тут уж я не отвратился от "пути истинного" и быстро нашел подчиненных, к тому же премного обрадовался, встретив Келарева и Иловайского. А вот воспоминания об иной страшной жизни таяли как туман поутру.
Вскоре по телефону поступил приказ из штаба и войсковой старшина сипло скомандовал: "По коням". Пушки выбивали нас, когда мы еще переваливали через высоту и спускались в долину. Противник нас заметил рано, поэтому стал привечать шрапнелью и пулеметами. Наши кони вначале двигались шагом, когда до врага осталось с полверсты, то пошли рысью, однако разрывы снарядов и пулеметные плети вовсю уже секли и драли нас. Едва заметны стали усы на физиономиях вражеских артиллеристов и пулеметчиков, я скомандовал своим казакам: "Взводными колоннами - марш". А когда перестали прикрывать нас хилые деревца, то клинком показал, чтобы эскадрон рассыпался. "Пики к бою, шашки вон, в атаку - марш-марш". И конная лава пошла наметом. Ветер словно раздувал меня и исторгался назад ревом ярости.
Я видел как стальной ветер кромсает кавалерию, слышал вопли воздуха, рассекаемого пулями и шашками. Не знаю, сколько нас уцелело, когда мы доскакали до вражеской батареи, кажется, лишь один из трех, но злобы накопилось предостаточно. Рубанул я с длинным потягом - и клинок развалил кости артиллериста, еще раз опустил клинок и раскупорил чей-то шлем вместе с черепом. Только где драгунский арьергард? На нас по вниз по склону неслась советская кавалерия под красными знаменами, целая тьма, нарастающий визг врывался в уши.
Их передняя цепь ощерилась пиками, одно острие направилось прямо мне в грудь - едва успел отклонить древко ударом клинка. Вражеский кавалерист-сикх отбросил пику, быстро развернул коня и снова наехал на меня. Я сделал ложное движение, как будто для удара сверху, но закрутил клинок и кольнул неприятеля под черную бороду. Из пробитого горла хлестнул прямо в меня фонтанчик крови.