Пришлось переключить внимание Цыпы, заграбастав в объятия, как когда-то давно, вот только обнимал в этот раз Глеб не ребёнка, а половозрелую сексуальную женщину, о чём ему незамедлительно сообщил предательский мужской организм.
Женщину безумно красивую, которая пахла свежестью, чистотой, чем-то забытым, остро-сладким, как изысканная приправа. Ту, которую вдруг захотелось присвоить в единоличное пользование, подмять под себя в прямом и переносном смысле, а для начала впиться в губы сладким поцелуем.
Странное желание, учитывая, что эта красивая женщина была той самой Цыпой, которая едва не расстроила его свадьбу семь лет назад. Ведь он был в миллиметре от того, чтобы не поехать в ЗАГС, несмотря на обстоятельства. Плюнуть на то, что он обязан был жениться, без вариантов и попыток откупа. Глеб едва не разрушил собственную жизнь, и всё из-за восемнадцатилетней сестрицы лучшего друга.
Потом-то жизнь дала трещину. Теперь Глеб разводился, став посмешищем половины побережья, рогами подпирая небо. И всё же семь лет назад он сделал правильный выбор, глядя на красоту перед собой, Глеб понимал это отчётливо, как никогда.
А ещё понимал, что этим летом он не упустит свой шанс на роман с Цыпой. Чёрт, нужно быть полностью кастрированным, с напрочь отбитым головным мозгом, для верности мёртвым, чтобы отказаться от такой женщины.
Глава 3. Ирина
После завтрака Коля отправился на пляж с сыновьями. По лицу несчастного было видно, насколько ему претит перспектива торчать на берегу среди шумной толпы отдыхающих в компании трёх мальчишек, под лучами солнца, которое уже начинало припекать. Нюта была непреклонна. Пребывание на море она рассматривала, как профилактику всех детских болезней вместе взятых, начиная от рахита, заканчивая ринитом. Удручённый вид супруга её не трогал. «Пить надо меньше», читалось в прищуренных, светло-голубых глазах жены.
Коля ушёл по переулку, обвешанный детьми, надувными кругами, полотенцами, ярким ведром с набором лопаток и пластмассовым самосвалом. Посадил двухлетнего Алёшку на шею, водрузив на него нарукавники и панамку. Пятилетнего Серёжку крепко держал за руку. Старший, девятилетний Олежка топал поодаль, демонстрируя всему миру, а в первую очередь себе, самостоятельность.
Сыновья были похожи на отца. От Нюты им не досталось ничего, будто не рожала, а ксерокопировала. Коля не бросал надежду уговорить жену на дочку, клялся, что уж девочка-то точно уродится красавицей как мама. Нюта лишь скептически фыркала. Если с трёх попыток не удалось, стоит ли пытаться.
Или ещё хуже, добавляла она со смешком: Родится девочка похожая на тебя!
Объективно Цыплаков Николай не был уродом, как можно подумать по фырканью Нюты. Широкие скулы, выразительные карие глаза, густые тёмно-каштановые волосы, которые вились, если отрастали длиннее трёх сантиметров. Широкая, заразительная улыбка мечта рекламодателей зубной пасты. Роста Колёк был среднего, плечи имел широкие, руки сильные, с рельефными, объёмными мышцами. Нюта постоянно жаловалась на невозможность купить мужу «приличную» футболку. Не выпускает лёгкая промышленность на эдаких богатырей. Вся эта роскошь держалась на крепких, кривоватых ногах. Венчали же портрет торчащие уши.
Сыновья уродились коренастыми, вихрастыми и лопоухими, что никак не поритило мальчишек. Со своими задорными улыбки и весёлым нравом в любом обществе они всегда становились центром внимания. Старший считался лидером в классе, душой компании. В среднего были влюблены все девочки из группы детского сада. Младший собирал улыбки прохожих, как грибник подберезовики в урожайный год после дождя. Коренастая, с кривоватыми ногами, лопоухая девочка вряд ли будет пользоваться таким же успехом.
Нюта умчалась в летнюю кухню, где варилось варенье, разнося по двору сладкий аромат. Мама суетилась, складывая постиранное постельное бельё в ровные стопки, отец, как всегда, что-то ремонтировал.
Я огляделась, отмечая, что изменилось за прошедшие семь лет. По сути ничего: дом обшили жёлтым сайдингом, поменяли черепицу, и крыша стала сочного бордового цвета, как раздвижные ворота во двор. Бетонные тропинки вдоль грядок, клумб, фруктовых деревьев, беседок-пергол, увитых виноградом или глицинией, пристроенные там столы, стулья, кресла. На границе участка душевые, уборные, летние кухни.
Ириша, услышала я голос мамы. Чем собираешься заниматься? На море пойдёшь?
Я закатила глаза. На море? Хватит и того, что я приехала. Береговую линию видела под крылом самолёта: как всегда синяя, усыпанная отдыхающими, ничего нового.
Так и подумала, довольно закивала мама. Сходи в магазин, я и списочек написала. За углом новый супермаркет построили, а базар на старом месте найдёшь.
Хорошо. Чем-то всё равно надо было заниматься. Не мешало бы поработать, конечно, но я могла перенести рабочие часы на вечер, ночь или вовсе отложить на пару дней.
Можешь отцову машину взять, шепнула мама, показывая взглядом на старый Гетц.
Пройдусь, спасибо.
Мне стало дурно при одной мысли, что этого таракана придётся вести по узким улочкам, парковать среди столпотворения машин отдыхающих, готовых приткнуться в любом мало-мальски приспособленном месте, жариться в салоне без кондиционера. Ещё и ручная коробка передач! Последний раз я видела «ручку», когда сдавала экзамен в автошколе. Своей машиной не разжилась, у Вадима был приличный кроссовер с автоматической коробкой, который мне иногда доверяли.
Я шла по знакомым улицам и отмечала перемены, чаще всего незначительные: Здесь забор поменяли, там вырос пятиэтажный гостевой дом. А в конце нашей улицы как стоял маленький дом, спрятанный в тенистом фруктовом саду, так и стоит, и даже выцветшая от времени и солнца надпись на калитке «есть свободные номера» осталась прежней.
На центральной улице добавились магазины, появились новые столовые, кафе, рестораны почти все закроются после окончания пляжного сезона. Там же нашёлся большой супермаркет. Семь лет назад невозможно было представить, что в нашем захолустье выстроят конструкцию из стекла и бетона, а сейчас стоит, светится витринами и раздвижными дверями.
Я остановилась в молочном отделе, приглядываясь к йогуртам местного производства, и вдруг услышала рядом голос Глеба. Драматический баритон, как сказала бы моя мама, которая преподавала музыку большую часть жизни. Чем отличается драматический баритон от лирического я не понимала, но мурашки, которые мгновенно выступили у меня между лопатками, очень выразительно, со всей возможной драматичностью двинулись вдоль спины и осели у копчика, грозя опуститься ниже, под розовые трусы.
Да, да, да, говорил Глеб, держа ухом телефон, уставившись на пачку кефира. Да, да, выдерживая паузы, соглашался он. Буду в час, закончил Глеб, протянул руку к кефиру, сморщился, поставил на место, тяжело вздохнул и перевёл взгляд на меня.
Цыпа! Ты какими судьбами здесь? произнесено это было таким тоном, будто сегодняшним утром мы не виделись, а его руки не шарили по моим бёдрам. Просто я вышла из квартиры в Иркутске и вдруг оказалась в супермаркете на побережье Чёрного моря. Волшебство!
Мама в магазин отправила, обозначила я, как казалось, очевидное, и замерла от чувства дежавю.
Впрочем, это не дежавю. Тысячи раз в прошлой жизни Голованов встречал меня в магазинчиках, на улице, когда я спешила из школы или на дополнительные занятия точно таким же: «Цыпа! Ты какими судьбами здесь?». Я точно так же стояла, моргала, блеяла что-то про маму, Колю, учительницу по математике, а он улыбался, снисходительно и покровительство, точь-в-точь как сейчас.