Обязанности присматривать за младшей сестрой в неторжественной обстановке переложили на старшего брата. Он присматривал, как мог. Я откровенно скучала в компании взрослых парней, жарилась на пляже, глядя, как выпендриваются парни перед приезжими девчонками, ныряя с пирса. Сидела под окнами нашей комнаты, прислушиваясь к шептанию за шторами. Лезла с бесконечными расспросами и опускалась до шантажа: я молчу, что брат не ночевал дома, а мне три порции мороженого, и чтобы обязательно шоколадного, с обезьянкой на этикетке!
Прозвище Цыпа мне досталось вовсе не из-за фамилии Цыплакова, а благодаря привычке подкрадываться на цыпочках к парням в надежде выведать стоящий секрет. А чего вы хотите? Мороженое с обезьянкой стоило дорого, родители, погрязшие в ремонтах и долгах, покупали только самое обычное, сливочное. «Без химикатов», назидательно говорил папа. А мне хотелось непременно то самое, вкусное, с обезьянкой на этикетке.
В число друзей Коли входил Голованов Глеб. Справедливей сказать, это Коля вошёл в круг общения Голованова. Они не должны были дружить, даже общаться. Золотой мальчик побережья, сын высокопоставленного чиновника здравоохранения края и владелицы сети отелей, соответственные дружки-приятели, и вдруг Колёк Цыплаков. Цыплак. Сын кадрового военного в отставке, который пытался вытянуть из клочка земли и скромных средств максимальный доход.
Коля приезжал на побережье до шестнадцатилетия. Уже в девять лет его одного сажали на самолёт до побережья, а там встречали родственники. Почти всё лето он проводил в пыльном южном городке, под присмотром бабушки и прабабушки. Тогда-то он и подружился с Глебом, которого так же отправляли из шумного города к родственникам.
В девять лет ценится умение дружить, а не фирменные ли у тебя кроссовки. Если бы Коля впервые появился в посёлке в шестнадцать, компания Голованова никогда бы не приняла его. В свои двадцать пять я отчётливо это понимала.
Но в шесть лет меня волновало мороженое с обезьянкой на этикетке.
Первым мой интерес к мороженому просёк Голованов, он же начал превентивно торговаться: мне покупают упаковку с вожделенной обезьянкой, а я молчу о том, что услышала, увидела, узнала. В том, что я в курсе всех событий в жизни компании, не сомневался никто. Наверняка, я не понимала и половины происходящего, зато могла в деталях пересказать подслушанный разговор память у меня всегда была отличная.
Три мороженых, заявляла я Глебу, насупившись.
Два. Глеб садился на корточки, чтобы заглянуть мне в лицо и прищуривался, отчего я начинала пыхтеть, как паровозик, и всегда соглашалась.
Всё изменилось, когда уехал Коля. Я резко повзрослела и начала полноценно помогать родителям. Больше никто не присматривал за мной круглосуточно.
С тех пор, от всей души, изо всех сил восьмилетнего ребёнка, я начала ненавидеть лето. Для детей по всей стране летние каникулы означали отдых, для меня же это был ранний подъём, влажная уборка номеров, бесконечная глажка постельного белья. К десяти годам меня считали полноценным работником, а в четырнадцать начали платить небольшую, но всё-таки зарплату.
Я не держала зла на родителей, они пытались и пытаются выжить в тех условиях, в которые попали. Зарабатывали деньги, помогали финансово мне и Коле. Думали о том, что единственное наше с братом имущество на данный момент квартира в центре Иркутска. В ней я живу одна. Рано или поздно квартиру придётся делить, понадобится доплата, чтобы каждому купить жильё больше стола-книжки. У брата маячила невнятная надежда на квартиру от государства, но оставлять его без законно принадлежащего наследства неправильно, мне и вовсе надеяться было не на что, кроме ипотеки.
Жаловаться мне не на что. Я всегда была обута, одета, сыта, мне нанимали репетиторов, отправляли на экскурсии в другие города, покупали необходимые каждому ребёнку безделушки. Вынужденная помощь родителям? Так жили все мои сверстники из семей, чей доход зависел от пляжного сезона.
Никто не удивляется, когда старший ребёнок в многодетной семье присматривает за младшими. Живущие в сельской местности дети помогают семьям на огородах. И я не роптала в детстве, тем более было бы глупо начинать сейчас.
Просто к двенадцати годам я начала мечтать, как попаду в сказочный мир, где нет моря, толп отдыхающих, попыток заработать чуть больше, чем в прошлом году. В четырнадцать моя мечта начала обретать реальные перспективы: Иркутск. Не нужно было платить за съём жилья и даже прилетать на лето к родителям билеты стоили для тогдашней меня космическую сумму. В восемнадцать лет я осуществила свой план. Поступила в институт и уехала навсегда от всего, что ненавидела всеми фибрами души. В первую очередь от любви всей своей жизни Голованова Глеба.
Влюбилась я раз и на всю оставшуюся жизнь в тринадцать лет. Коля учился в военном училище, приезжал лишь в отпуск. По окончанию учёбы, он по распределению попал под далёкий и холодный Мурманск. Кольский полуостров даже звучало пугающе. Помню, как плакала мама, сидя в тени перголы, увитой виноградом, причитала, вздыхала, громко сморкалась, а папа её утешал, по-военному коротко: хорош сырость разводить, Лариса!
Тем летом Коля не приехал, обустраивался на новом месте службы, а Глеб иногда заходил в гости по старой памяти. Разговаривал с отцом, порой помогал ему с «мужскими делами»: починить, подержать, отремонтировать. Привозил свежую рыбу, чаще пиленгаса в то время он как раз обзавёлся катером и новым увлечением, рыбалкой. Всегда захватывал мороженое для меня, шоколадное с обезьянкой больше не выпускали, но ведёрки дорогого лакомства, не продающегося в нашем захолустье, стали отличной альтернативой.
В один из таких дней я гладила ненавистные простыни, вытащив на улицу гладильную доску. Шуму мотора не придала значения наверняка это был кто-то из отдыхающих. Стоял конец июля, всякий пожарный случай выселил меня в проходную комнатушку рядом с родительской спальней, наша половина двора была полна гостей. Тут тебе и студенты, и молодая семья с вечно вопящим младенцем, и компания, приехавшая на море не загорать, а употреблять, и восторженная пара сорока лет.
Калитка открылась, и я увидела свечение, как в фантастическом кино. Зашедший мужчина показался мне самым прекрасным существом на земле. Широкоплечая, высокая фигура, которую окутывали со спины солнечные лучи. Лицо скрывалось в тени, русые волосы купались в полупрозрачных бликах, сильная рука, протянула мне ведёрко с мороженым. Всё это было самым мужественным, что я встречала за свои полные тринадцать лет.
Я стояла, глазела, открыв рот, и не могла поверить, что передо мной просто Глеб Голованов друг старшего брата. Тот самый Глеб, который на днях подвозил меня с тяжелыми сумками от базара. Всё тот же Глеб, который, кривляясь, вертел перед моим носом пиленгасом, гнусавя: «Я золотая рыбка, Цыпа. Я исполню три твоих желания!» Глеб, который за годы стал привычным, почти родным как Коля.
На самом деле я всегда немного робела перед Глебом, особенно, когда начала осознавать себя девушкой. Он был взрослым, самостоятельным, ездил на дорогой машине, управлял катером. По слухам имел настоящую девушку, целовался с ней и, наверняка, не только целовался. И при всём этом считался моим другом. Почему-то это до безумия смущало меня, каждый раз, видя взрослого Глеба, я робела, отвечала невнятно, невпопад, стремилась свернуть разговор и скрыться подальше.
День, когда меня накрыло волной первой любви, стал апофеозом моего замешательства. Я не просто робела, блеяла, пыталась уйти нет. Я стояла, открыв рот, и любовалась сошедшим с небес ангелом, инопланетным, мифическим существом, прекрасным принцем в образе Голованова.