Безусловно, с достоинством ответил Коровьев.
Ваши удостоверения? повторила гражданка».
Мы сейчас говорим о мастерстве, и в этом введении в сцену мастерство писателя в первую очередь состоит в том, что он как бы «предопределяет» развитие сцены, которая естественным образом «развивается» из начально предложенных писателем условий: два человека пытаются пройти в ресторан, предназначенный для писателей, а их туда не пускают, потому что у них нет удостоверений в том, что они писатели! Трудно представить себе ситуацию более трагикомическую, причем с какой стороны ее ни поверни. Взять уже хотя бы то, что они идут именно в ресторан, а не в библиотеку, и конечной писательской удачей является не созданное литературное произведение, а полученная (не полученная) ледяная кружка пива. И кажется, что теперь уже только дай писателю (любому) такую ситуацию в руки, и уж он не оплошает и сцена в любом случае получится интересной. Если, конечно, за эту сцену не возьмется тот самый безымянный писатель, «приветливо кивающий гражданке». Но пусть он лучше идет на веранду, а мы пойдем далее по тексту:
« Прелесть моя начал нежно Коровьев.
Я не прелесть, перебила его гражданка.
О, как это жалко, разочарованно сказал Коровьев и продолжал: Ну, что ж, если вам не угодно быть прелестью, что было бы весьма приятно, можете не быть ею».
Данный отрывок более-менее характерен с точки зрения ситуации: мужчина делает комплимент женщине, а женщина как-то на этот комплимент реагирует. Такие ситуации в литературе обыгрываются часто; утверждать, что Булгаков здесь обыграл эту ситуацию как-то по-особенному, я бы не стал2. Так забавный эпизод. Далее следует главный «содержательный посыл» отрывка:
«Так вот, чтобы убедиться в том, что Достоевский писатель, неужели же нужно спрашивать у него удостоверение? Да возьмите вы любых пять страниц из любого его романа, и без всякого удостоверения вы убедитесь, что имеете дело с писателем. Да я полагаю, что у него и удостоверения-то никакого не было! Как ты думаешь? обратился Коровьев к Бегемоту.
Пари держу, что не было, ответил тот, ставя примус на стол рядом с книгой и вытирая пот рукою на закопченном лбу».
Трудно представить себе более наглядное столкновение правды творчества с неправдой системы. С одной стороны удостоверение, с другой книга. Тому, у кого есть удостоверение, не нужно показывать книгу, чтобы пользоваться всеми благами, которое это удостоверение подразумевает. Тому, кто написал Книгу, не нужно удостоверение в том, что он Мастер. Булгаков, слишком хорошо знающий силу разного рода удостоверений, выбирает Книгу. Причем именно такую Книгу, в которой достаточно прочитать не то что пять, а и одну страницу, чтобы понять, с каким Мастером мы имеем дело. Поняв это, идем дальше:
« Вы не Достоевский, сказала гражданка, сбиваемая с толку Коровьевым.
Ну, почем знать, почем знать, ответил тот.
Достоевский умер, сказала гражданка, но как-то не очень уверенно.
Протестую, горячо воскликнул Бегемот. Достоевский бессмертен!
Ваши удостоверения, граждане, сказала гражданка».
Здесь берет верх комический эффект; повторюсь, сама ситуация просто идеальна, чтобы соединить глубочайшую глубину с комичнейшим комизмом, так что теперь Булгаков пожинает плоды сверх-удачно заданных начальных условий. В конечном счете всё возвращается на круги своя, а именно к удостоверениям. Все, что нужно бедной девушке это удостоверения, ей нужно убедиться, что перед ней писатели, и пропустить их в ресторан, а вместо этого ей приходится рассуждать о каком-то смутно-знакомом Достоевском.
« Помилуйте, это, в конце концов, смешно, не сдавался Коровьев, вовсе не удостоверением определяется писатель, а тем, что он пишет! Почем вы знаете, какие замыслы роятся у меня в голове? Или в этой голове? и он указал на голову Бегемота, с которой тот тотчас снял кепку, как бы для того, чтобы гражданка могла получше осмотреть ее.
Пропустите, граждане, уже нервничая, сказала она».
Да уж, о замыслах, которые роятся в головах Коровьева и Бегемота, девушке лучше и не знать. Между тем само «предоставление» головы Бегемота выполняет двойную функцию с одной стороны, эта голова противопоставляется корочке, с другой, конечно же, тут доминирует комический эффект, да ведь девушка и не заслуживает ничего иного, как такого вот предоставления в качестве аргумента не книги, а головы «писателя». Одно «доказательство» взамен другого. Ну и наконец:
«Коровьев и Бегемот посторонились и пропустили какого-то писателя в сером костюме, в летней без галстука белой рубашке, воротник которой широко лежал на воротнике пиджака, и с газетой под мышкой. Писатель приветливо кивнул гражданке, на ходу поставил в подставленной ему книге какую-то закорючку и проследовал на веранду.
Увы, не нам, не нам, грустно заговорил Коровьев, а ему достанется эта ледяная кружка пива, о которой мы, бедные скитальцы, так мечтали с тобой, положение наше печально и затруднительно, и я не знаю, как быть».
Несомненно, наглядность сцены была бы неполной без появления настоящего «писателя», который бы на практике продемонстрировал, что это значит быть писателем, то есть быть обладателем вожделенного удостоверения в том, что он писатель. И мы уже знаем, что это значит это значит, что он может беспрепятственно выпить заслуженную ледяную кружку пива. Каков писатель, такова и выгода от того, чтобы быть писателем. «И я не знаю, как быть», но, конечно, Коровьев уже знает «как быть», и очистительный огонь уже готов обратить писательский ресторан в пепел. Такова высшая логика противопоставления подлинности фальшивке ресторан должен сгореть, а вот рукописи не горят. Да, не приходится сомневаться, что в реальности всё будет несколько посложнее, и такого рода «рестораны» как раз стоят, а вот рукописям непросто приходится, но это уже немного другой разговор. Мы же завершили наше небольшое путешествие по одному небольшому отрывку из Книги Мастера.
Причем не забудем, что путешествие это проводилось с определенной целью, а именно с целью объяснения или, скорее, пояснения категории мастерства. Мы взяли отрывок из книги и постарались понять, можем ли мы внятно пояснить, почему мы считаем этот отрывок мастерским (или нет). Думаю, что пояснение состоялось, так что ответ на предыдущий вопрос положительный. Что же, тогда остается повторить: «Не слепые же мы в самом деле и, если писатель хорош, неужели мы этого не увидим?». Но конечно, не всё так просто. Прежде всего возникает вопрос о том, кто эти «мы» и какие конкретно произведения эти «мы» оценивают.
Во-первых, я принципиально отказываюсь рассматривать ситуацию в контексте у каждого, мол, свой вкус, кто как считает, так и есть. Многих такой подход может утешить, но я спешу их разочаровать сколько ни считай макулатуру литературой, литературой она не станет если это только не «Макулатура» Чарльза Буковски. И то, что эта макулатура кому-то, ах ты боже мой, НРАВИТСЯ, ситуацию не меняет. Но, допустим, те, кому НРАВИТСЯ, продолжают упорно продолжать; продолжают затвердело твердить и твердить: а нам НРАВИТСЯ! Что в таком случае можно поделать, как можно урезонить этих любителей? Только одним способом на уровне аргументов. НРАВИТСЯ поясни. А само по себе НРАВИТСЯ это не аргумент, это первичная реакция. Конечно, тем, у кого развит вкус и нравится соответственно нечто стоящее, но развитый вкус как раз и подразумевает способность пояснить понравившееся.
Итак, всё, что нравится без пояснений, мы решительно выводим за скобки. Но и это не решает всех проблем. В частности, нерешенной остается проблема, означенная в самом начале исследования: если мы рассматриваем действительно сильных писателей, то опять-таки один нравится одному, а другой другому, и каждый, очевидно, сможет привести свои аргументы за того или за другого, а соответственно, и аргументы против. Мало, что ли, было высказано аргументов против поэзии Пушкина? вот уж незаменимая фигура как для похвал, так и для уничижения! А против прозы Достоевского, мало, что ли, было сказано слов? А кто не пинал Толстого?