Я вскочила, уронив на пол чашку (к счастью, она не разбилась), и вбежала в кабинет Бурнуса.
Платон Яковлевич, вызывали?
Бурнус оторвал взгляд от экрана компьютера, поправил очочки и уставился на меня:
Да, Вороновская. Поедешь сейчас в Михайловский замок
Куда? переспросила я, подумав, что ослышалась.
В Михайловский. Он же Инженерный. На Садовой улице Знаешь, такое здание розовое там еще статуи и памятник перед ним Петру Первому, написано на нем В голосе Бурнуса послышались издевательские нотки.
Я знаю, что написано на памятнике, робко прервала я Главного. Но зачем мне в замок?
У них там открывается новая инсталляция. Созданная из восковых фигур сцена убийства императора Павла Петровича. Мы позиционируем себя как газету для образованных горожан, а образованные горожане должны быть в курсе таких событий. Так что возьмешь Порфирьича, поедешь туда и сделаешь небольшой репортаж. Полторы-две тысячи знаков, с фотографиями.
Но почему я?
А потому что больше некому! честно ответил Бурнус. Алешина освещает выставку декоративных кроликов, Милославская, как всегда, возится с детьми, а Акулов в очередном запое. Так что, кроме тебя, действительно больше некому.
Есть еще Натэлла Васильевна едва слышно проговорила я, но Бурнус даже не счел нужным отвечать, только взглянул на меня весьма выразительно. И то верно: нашу Натэллу никуда послать невозможно. Не то чтобы она была так тяжела на подъем, но считает, что не ее это дело бегать по городу. Она напишет какую-нибудь статью, взяв материалы из интернета, да и ладно.
Но я никогда не готовила репортажи! слабо запротестовала я. Я только редактировала и правила чужие материалы
Вот и пора начинать! Лучше поздно, чем никогда! Не будешь же ты всю жизнь сидеть на правке и редактуре!
Я хотела сказать, что вообще-то не против. Правка и редактура самое то, сидишь себе в тихом уголке и ни с кем не общаешься что еще нужно человеку?
Но Бурнус уже снова прилип к своему компьютеру, так что мне ничего не оставалось, как отправляться на задание.
Не боись, шепнул мне наш редакционный фотограф Порфирьич, не боги горшки обжигают. И вообще, будешь за мной как за каменной стеной.
Я приободрилась и села к нему в машину. Порфирьич дядька немолодой, но специфического вида. Всегда в старой джинсовой куртке со множеством карманов, на голове бандана или кепка козырьком назад. На шее две камеры, на поясе еще что-то. Работает не только в нашей газете, но еще в трех местах, иногда выставляет свои снимки в журналах. А раньше, когда был помоложе, ездил снимать в горячих точках. Хороший дядька, никакого подвоха от него не жду.
Словом, ничто не предвещало грядущих неприятностей.
И вот чем все закончилось!
Я сижу на полу в спальне несчастного императора, и на голове у меня вместо волос мерзкие зеленые сосульки! И пахнет отвратительно.
Порфирьич с сочувствием оглядел меня, снял со своей головы бандану в черепах и протянул мне:
Вот, повяжи голову, как-нибудь доберешься до дома
Тут подала голос сопровождавшая нас хранительница, Леокадия, кажется, Петровна хотя нет, Львовна. Вот интересно, я сама видела, как она грохнулась в обморок возле трупа. И пока я сражалась с пыльным балдахином, бабуля самостоятельно пришла в себя и даже костюмчик свой серенький образца одна тысяча девятьсот восьмидесятого года успела почистить. Да, старая гвардия никогда не сдается!
Можете сюда зайти, здесь туалетная комната императора. Леокадия тронула меня за рукав и показала неприметную дверь, скрытую за малиновой бархатной портьерой.
Я скоренько юркнула туда и перевела дыхание, не успев испугаться очередного замкнутого пространства. Но очевидно, что только что пережитый приступ купировал следующий, у организма просто не было сил снова впадать в панику. В общем, не было звона в ушах и пелены перед глазами, сердце не забилось в бешеном ритме, дыхание не перехватило словом, все обошлось.
В этой комнате я хотя бы была одна Никто не пялился и не показывал пальцем.
Думаю, вы уже догадались, что кроме клаустрофобии я не могу терпеть, когда на меня обращают внимание. Не могу выступать на сцене, не могу делать сообщение или доклады перед целым залом, набитым людьми, вообще не могу говорить, когда меня слушают больше двух человек. Ну или трех. Мама меня понимает. Хотя раньше она так не считала. Но об этом потом.
Я оглядела комнату. Это было небольшое помещение, где имелся фарфоровый умывальник, овальное зеркало в золоченой раме и кресло с резными подлокотниками и бархатной обивкой, назначение которого я определила, увидев круглое отверстие в сиденье.
Я подошла к этому зеркалу и еще раз внимательно оглядела себя
Если я надеялась, что в этом зеркале отражение будет не таким ужасным моим надеждам не суждено было сбыться.
Как говорил незабвенный мультяшный ослик Иа-Иа душераздирающее зрелище.
Кстати, этот ослик мой любимый киногерой. К нему я чувствую искреннюю симпатию. Видимо, я нахожу в нем близкую, родственную душу.
Так вот, из зеркала на меня смотрело существо, которому больше всего подошло бы название «кикимора болотная».
Я кое-как подобрала осклизлые зеленоватые пряди и обернула их банданой. Спасибо Порфирьичу если как следует закрепить бандану, этого зеленого ужаса не видно.
Правда, я стала похожа на начинающую рокершу, но это, в конце концов, не страшно.
Я еще немного поработала над банданой, закрепила ее, вытерла мокрое лицо салфеткой и хотела уже вернуться к остальным, как вдруг у меня возникло странное и неприятное ощущение как будто кто-то смотрит мне в спину.
Я зябко поежилась и обернулась кроме меня, в туалетной комнате никого не было.
Снова повернулась к зеркалу
И опять почувствовала спиной чей-то пристальный взгляд.
Да что же это такое!
Мама говорит, что я очень мнительная, что я все время что-то выдумываю может быть, и сейчас я себя просто накручиваю?
На этот раз я не стала оборачиваться. Наоборот, я приблизилась к зеркалу и пристально вгляделась в него.
В комнате было полутемно, и мне показалось, что в этой полутьме у меня за спиной бесшумно прошел человек в старинном камзоле и пудреном парике, с горящей свечой в руке
Я моргнула и человек исчез.
Я повернулась и вгляделась в ту часть комнаты, где я только что его видела.
Конечно, там никого не было.
Показалось.
И тут я увидела на стене надпись.
Надпись была сделана чем-то красным неужели кровью?
Состояла она из двух слов:
Долгота дней.
Я вспомнила Порфирьича и принюхалась к красным буквам.
Они пахли не кровью (хотя я понятия не имею, как пахнет кровь).
Но эти буквы определенно пахли какой-то химией то ли ацетоном, то ли каким-то другим растворителем. Значит, краска, а не кровь. Но если вы думаете, что мне от этого стало легче, то глубоко ошибаетесь. Глядя на эти буквы, я почувствовала, что на меня накатывает странное чувство. Не паника, нет, и не страх.
Это было это было что-то необычное, как будто я стою перед очень высокой и непрозрачной стеной и знаю твердо, что там, за ней, совершенно другой мир. И даже не мир, а все другое, такое, что и представить нельзя. И я никогда этого не увижу, да, может, и не надо. И вдруг в этой стене приоткрылось маленькое окошечко. Оно настолько мало, что и разглядеть-то ничего нельзя в этом потустороннем мире, но я втягиваю носом воздух оттуда и понимаю, что это что-то необычное, что человек может там оказаться, но вот возвращаются оттуда единицы
Я попятилась и уперлась рукой о фарфоровую раковину. И под руку попалось что-то маленькое и круглое. Я повернулась, с трудом отведя глаза от надписи, и увидела, что в руке у меня кольцо. Точнее перстень. Довольно большой, на мужскую крупную руку. Перстень был с виду простой, светлого металла, похоже на серебро. А вместо камня плоский овал, на котором выгравирован крест. И не простой, а мальтийский, уж крестов этих я в Михайловском замке навидалась, могу отличить.