Мама Нади и девочки все это слушали, поражались, но, так как деваться им было некуда, и были они не евреями, а украинцами, то надеялись, что для них все как-то обойдется. Но, в начале сентября, на их станцию прибыла моторизованная дрезина и с ней трое вооруженных немецких военных, в черной форме. Они нашли недавно назначенного местного старосту, из бывших местных уголовников, который, по их просьбе провел всех троих к дому, где жила Надя с мамой. Дома у них никого не было мама на работе, а Надя была у Оли. Но «гости», обыскав весь дом, не ушли, а направились прямо к дому Олиной бабушки. Там обнаружили девочек и послали старосту за мамой, на работу, с приказом немедленно привести её сюда. Один из военных, оказался закарпатским венгром и сносно говорил по-украински. Когда пришел жандарм с мамой, венгр объяснил всем присутствующим, что их послали привезти в Винницкий комиссариат персонально девушек Надю и Олю, вместе с мамой. Их приглашают, чтобы предложить где-то работу, а больше посыльным ничего не было известно. Им приказали привезти они и привезут. Пусть они в течении десяти минут собираются, возьмут документы, удостоверяющие их личности, и выходят на улицу. Никакие вопросы не задавать все расскажут в Виннице.
Мама с Надей пошли к себе домой, один из военных пошел вместе с ними. Мама с Надей переоделись, взяли с собой теплые кофты на всякий случай. Паспортов у них не было. Надя взяла недавно полученную справку с места жительства от сельского совета, приготовленную для поступления в училище, а мама взяла служебное удостоверение железнодорожника, все остальные семейные документы и вырезки из газет про их отца, мама сложила в старенькую холщовую торбу и, пока переодевалась, засунула её под «вьюшку» заслонку, закрывающую дымоход из печки. Потом они вместе вышли на улицу зашли опять в дом Олиной бабушки, минутку посидели, попрощались и пошли на станцию. Проходя мимо бабушки, мама тихо проговорила, как бы невзначай, заберете к себе торбочку под нашими вьюшками, обязательно, и сразу спрячьте подальше. Уезжали они из поселка, в общем-то, спокойно, надеясь скоро вернуться и с хорошими новостями. Нормально приехали в Винницу. Никто с ними грубо не обращался. Мало того, к удивлению, на вокзале, их ожидала небольшая полу грузовая машина, в которую они все вместе погрузились и, через некоторое время, подъехали к какому-то солидному зданию. Сопровождающие провели их в большую комнату и ничего не сказав, ушли, оставив их одних.
И мама, и девочки, не понимая, что с ними происходит, но, уже зная от людей, как живет сегодня Винница, ничего хорошего от приглашения их (именно их) в областной центр, не ожидали, но все же надеялись, что их пригласили в результате какой-то ошибки и, возможно, все обойдется.
Комната, куда их привели, была большая, без мебели, вдоль одной из стен, стояла только старинного вида длинная скамья канапе, с высокой красивой резной спинкой, и все. Ни столов, ни стульев, и ничего другого не было. Они присели на скамью и стали ждать. Ждать пришлось долго. Неизвестность вызывала излишнее волнение, но мама и девочки просто сидели, молча, и ждали. Даже не переговаривались между собой, опасаясь, что кто-то может подслушать. Казалось уже, что про них забыли, но часа через два, отворилась дверь, и вошла молодая женщина в черной военной форме и на чистом русском языке, пригласила маму пройти с ней в другую комнату. Они подошли к какой-то двери, девушка постучала, ей что-то ответили по-немецки, потом она открыла дверь в красиво обставленный дорогой мебелью кабинет, ввела туда маму, сразу же вышла и закрыла за собой дверь.
В глубине кабинета стоял массивный стол, накрытый коричневой скатертью, перед ним несколько тоже массивных, обитых бархатом, стульев. За столом сидел молодой мужчина в немецкой военной форме, перебирал какие-то бумаги, лежащие перед ним. Когда мама зашла и поздоровалась, он оторвался от бумаг, поднял голову, внимательно на неё посмотрел, затем махнул рукой в сторону одного из стульев, сказав при этом, по-русски: «Садитесь». Когда она села, он спросил: «Вы Анна Ивановна Михайлюк, 1901 года, уроженка Жмеринского района, это так?». « Да это так» подтвердила она. « У вас есть какие-то подтверждающие это документы, паспорт или другое что-то?» спросил мужчина. «Паспортов нам не выдавали, у меня есть служебное удостоверение, у моих девочек справки с места жительства» ответила Анна и передала документы офицеру. Он бегло просмотрел их и бросил в ящик стола.
«Вы много лет проработали на железной дороге, были заместителем начальника станции и старшим диспетчером, а сегодня работаете там же уборщицей?» снова продолжил вопросы хозяин кабинета. «Да, работаю, жить-то как-то надо!» ответила она.
« Собственно по этому вопросу мы вас и пригласили» мужчина взял из лежащей на столе коробки сигарету, прикурил от зажигалки, затянулся и выпустил клуб ароматного дыма, «Вы еще молодая женщина, знающая, опытная. По нашему мнению, могли бы еще долго работать и приносить пользу. Германии именно сейчас нужны толковые работники в разных сферах, и у нас в стране и, особенно, на новых, осваиваемых нами территориях. Почему мы обратили внимание именно на вас? Во-первых вы сами еще можете многое сделать по жизни, а кроме того у вас прекрасные дети рядом, и ваша дочь Надежда, и соседская девочка Ольга, её подруга. Уже вполне оформившиеся девушки, отличники учебы и прилежные во всем. Их только надо подучить чему-то достойному и тогда счастливая жизнь им будет обеспечена.
Мы бы могли посодействовать и с их обучением, и дальнейшим трудоустройством, да и вашим тоже. Чем вы сможете им помочь, работая за гроши уборщицей? Ничем. Просто испортите девочкам жизнь и все. Наши войска скоро войдут в Москву, советская власть исчезнет навсегда, поэтому, вполне разумно уже сегодня подумать вам о своем будущем и будущем ваших детей. Мы предлагаем идти на работу к нам, сегодня, сейчас, добровольно; и тогда ваша жизнь станет насыщенной, полноценной и богатой, ибо вы будете работать на великую Германию, страну, равной которой по экономической и военной мощи, сегодня в мире нет! Вы поняли, что я вам сейчас сказал? Если поняли, то я жду вашего ответа. Вы даже можете несколько минут подумать, хотите посоветоваться с девочками, но ответ дать немедленно!».
Анна опустила голову, с минуту помолчала, потом выпрямилась, и, глядя прямо в лицо офицеру, проговорила: «Я благодарю вас за внимание к нашей семье, но скажу откровенно не пойду я на вашу работу. Да, я не хочу, но не это главное я просто Не могу! Мой отец и два старших брата погибли на прошлой германской войне, муж тоже с вами воевал, был несколько раз ранен, и я не могу предать их память, ни за что. Поэтому сама не пойду и девочек своих вам не отдам!
Да они и сами к вам никогда бы не пошли. Они родились и выросли при советской власти, знают, что и сколько она для них сделала, и не будут работать против неё и своего народа! Делайте, что хотите, а лучше отпустите нас домой, проживем как-нибудь без ваших милостей!». Она проговорила это, не повышая голоса, обыденно, как вроде бы здесь ничего особенного не было и всем все должно быть понятно.
Сидевший за столом офицер, выслушав такую простую и понятную отповедь, переменился в лице, бросил сигарету в пепельницу, приподнялся над столом, опершись на обе руки, и буквально закричал: «Ты, глупая женщина! Ты знаешь, где ты сейчас находишься? В отделении гестапо! Уже за то, что у тебя сын сегодня воюет против нас, а ты была советским активистом депутатом районного совета, я должен бы был тебя расстрелять прямо там, на станции, в твоем дворе! Так ты еще плюешь на наше предложение идти к нам на работу! Ты что забыла, что идет война и работают законы военного времени?! . Так знай из этого кабинета только два пути или ты идешь к нам, а это уже не предложение, а приказ, или пойдете вместе с теми местными евреями в расстрельную яму. Только перед этим, наши солдаты познакомятся с вашими прелестями, твоими и девочек, они это хорошо умеют!. Ты меня поняла? это уже приказ, а за невыполнение приказа на войне смертная казнь. Даю тебе последний шанс, поговори со своими девочками, объясни все, что я тебе сказал и очень постарайся уговорить их. Они же еще не жили!»