Номер с языком тут не прошел, эльф захлебывался и обжигался, а ничего путного не получалось. И пришлось гордому Аннупарду Шого кормить своего пациента из ложечки, морщиться от отвращения, но прикасаться к нелюдю, придерживая того за костлявое плечо.
– Спасибо, – прошипел эльф, опустошив миску.
– Вот ещё, – фыркнул в ответ оньгъе. Даже принимать благодарность было несказанно противно.
– Сними, – внезапно попросил эльф, указывая на тонкий блестящий ошейник, охватывающий его шею. По металлу шли какие-то значки и насечки на незнакомом языке, и Пард, с некоторым ужасом в глубине души, догадался, что это вещь не простая, а волшебная.
– Ты колдун?
В животе сладко зудели от страха кишки. Попы внушали, что магия пошла целиком от демонов и прикоснувшийся к ней обречен на проклятие, а магия нелюдей тем более. В Оньгъене уже двести лет за колдовство сжигали на медленном огне.
– Сними. Не бойся.
Пард гордо вскинул подбородок с курчавой бородкой, задетый за живое.
– Так ты колдун или нет?
Он не собирался сдаваться. Пусть нелюдь скажет, тогда и посмотрим, что делать. Но эльф только прикрыл устало глаза, мол, не хочешь – не надо. Больно гордый был. Ну что же, мы тоже гордые. И Пард оставил узника одного, чтобы подумал как следует над своим поведением. Он облазил все поместье, нашел даже подземный ход, правда, полузасыпанный от старости. Вернувшись, обнаружил, что эльф не пошевелился. Но оньгъе не расстроился. Так даже удобнее изучать объект своего любопытства. Бывает так иногда, что встретишь какого-нибудь жуткого урода, страшного, мерзкого, и не в силах глаз оторвать от его уродства. Когда Пард был маленьким мальчиком, в соседней деревне за рекой жил старый солдат. Где и когда враги вырвали ему глаза, он никому не говорил. Жуткие глазницы его были черны и вечно сочились гноем, и Пард страшно боялся случайной встречи со слепцом, но, если таковая приключалась, не мог глаз оторвать от ран, хотя у него мурашки бежали по спине и сердце заходилось от ужаса.
У этого эльфа от прежнего, наверняка красивого облика остались только длинные темные ресницы и чудом не сломанный прямой тонкий нос с точеными крыльями ноздрей. И глаза, конечно. Единственное, что жило на изуродованном лице. Говорят, что эльфы могут зачаровывать взглядом, и, по-видимому, это так и есть. Иначе и не объяснишь заботу оньгъе о своем самом ненавистном враге. Не глаза, а глазищи. Такие бы бесподобно смотрелись на женском лице – светлые, яркие и совершенно ничем не напоминающие рыбьи, даже не водянистые. Скорее они походили на какие-то чудные светло-светло-серые кристаллы.
– Сними. Прошу тебя, – снова попросил эльф и добавил чуть погодя: – Больно. Очень.
Пард колебался, то поднося пальцы к злополучному ошейнику, то отводя руки, пока наконец не решился. Ничего ровным счетом не почувствовав, он нащупал хитрый замочек, понимая, что переломанными пальцами, да еще и без ногтей, эльф бы ни за что его не одолел. Вздох искреннего облегчения, когда ошейник полетел в другой конец комнаты, дал дезертиру понять, что он сделал не просто доброе дело, а нечто большее.
– Спасибо.
Пард не поверил, увидев в глазах эльфа слезы. А еще говорят, что нелюди не могут плакать. Эльф не плакал, сил не было, но одна слезинка все же скатилась по щеке. От вида чужого унижения оньгъе стало как-то не по себе. Что может быть глупее мужских слез? Пард отвернулся.
– Ириен, – шепотом сказал эльф.
– Что? – не понял оньгъе.