Когда процессия приблизилась к подножию помоста, оркестр умолк. Бросив вполголоса несколько слов, Верховный судья в сопровождении двух из четырех алебардщиков взошел на помост.
Король подарил четырем женам по прощальному поцелую. Красавицы повисли у Джориана на шее, рыдая и покрывая поцелуями его широкое грубоватое лицо.
– Ну‑ну, – приговаривал Джориан утробным басом, в котором угадывался выговор кортольского крестьянина, – чего уж тут плакать, милочки мои распрекрасные.
Из трубок веселые боги пускают
Нас, как пузырьки, что кружатся,
Сверкают;
А лопнем – другие взамен прилетают.
Года не пройдет, найдете себе мужей получше меня.
– Не хотим других мужей! Одного тебя любим! – причитали жены.
– Детишкам нужны отчимы, – напомнил им король. – Ну а теперь давайте‑ка обратно во дворец, негоже вам глядеть, как прольется кровь вашего повелителя. Тебя, Эстрильдис, это тоже касается.
– Нет! – закричала жена, к которой он обращался, – коренастая синеглазая женщина, хоть и симпатичная, но самая невзрачная из четырех. – Я останусь с тобой до конца!
– Делай, что говорю, – мягко, но непреклонно ответил Джориан. – Не пойдешь своими ногами, велю тебя отнести. Ну, как поступим?
Два стражника, стоящие у помоста, аккуратно подхватили женщину под руки, и она, рыдая, бросилась догонять остальных.
– Прощайте! – крикнул Джориан и направился к помосту.
Король поднимался по ступенькам, с интересом разглядывая окружающих. Заметив в толпе знакомых, он улыбался и раскланивался. Большинству присутствующих казалось, что у Джориана слишком жизнерадостный вид для человека, которому вот‑вот отрубят голову.
Когда Джориан твердым шагом ступил на помост, два шедших впереди алебардщика щелкнули пальцами, дабы привлечь внимание и, салютуя королю, поднесли правые кулаки к левой скуле. Вслед за Джорианом на помост поднялись мальванский святой и Первосвященник Зеватаса.
На дальней западной стороне помоста, в нескольких футах от края, сияла свежей красной краской новенькая плаха. Между флагштоками примерно в половину человеческого роста была натянута сетка, чтобы в случае чего помешать голове скатиться на землю.
У плахи, опершись на топор, стоял палач. На нем, как и на Джориане, были только короткие штаны и башмаки. Ростом палач не вышел, зато его отличали очень длинные руки и широченная мускулистая грудь. Несмотря на колпак, Джориан знал, что его убийца – Утар‑мясник, владелец лавки у Южных Ворот. Ксилару – маленькому законопослушному городу‑государству – было не по карману содержать штатного палача, поэтому Утара время от времени нанимали на поденную работу. Прежде чем дать свое согласие, Джориан имел с палачом приватную беседу.
– Большое искусство, сир, – сказал тогда Утар, – правильно рассчитать удар. Ты на топор не налегай, ты, главное дело, следи, куда лезвие смотрит. Желторотый головоруб думает, что он, значит, должен помочь лезвию; вот он наляжет да и ударит вкось. Топор своей тяжестью перерубит любую шею – даже такую могучую, как у Вашего Величества – ты ему только дай свободно упасть. Обещаю, что Ваше Величество даже ничего не почувствует. И ойкнуть не успеете, – а душа уже опять в кого‑нибудь вселилась.
Сейчас Джориан, ухмыляясь, подошел к палачу.
– Привет тебе, мастер Утар! – сердечно рявкнул он. – Денек‑то какой, а? Если человеку суждено сложить голову, то клянусь костяными сосцами Астис, лучшего дня для такого дела не придумаешь.
Утар поспешно преклонил колено.
– Вы... Ваше Величество... денек, конечно, что надо.