Я поспешно опустил Ордоньеса в паре сотен ярдов на
песок, мощно толкнулся задними лапищами и взмыл в воздух. Уменьшающаяся фигурка адмирала поднялась на задние конечности, я даже успел
рассмотреть, как он принял гордую позу, – ну а как же, это же сколько можно придумать и как еще хвастаться. Молодец Ордоньес, моментально
приходит в себя. Только такие и становятся вожаками.
К нему бросились двое матросов и один из рыцарей, а я развернулся и взял курс на Флоренж.
Совсем недавно я не смог по эту сторону Разлома, Края или Зуба Сатаны – как ни назови – перейти в нечто более крупное, чем худосочный
птеродактиль. Сейчас вот лечу достаточно мощным драконом, сам могу что-то менять во внешности, самые прочные щитки уже перетащил со спины
на пузо: лично для меня не так страшны нападения сверху – сражений за самку постараюсь избежать, а вот если жажахнут с крепостной стены
самонаводящейся стрелой крупного калибра…
Господь не совершает чудес, и все то, что невежественные люди объявляют чудом, на самом деле является проделками дьявола.
Однако люди могут совершать чудеса, если они святые, подвижники или великомученики. Отчасти чудеса могут совершать и паладины, но только в
качестве лекарей-исцелителей. Я просто чуть расширил свой ассортимент, я ведь уже больше, чем рядовой паладин. Немного больше, воину церкви
надлежит быть скромным, но все-таки что-то могу и помимо того, что создать чашку горячего кофе или ломоть хлеба. Хотя, возможно, это в меня
так прорастает сущность Темного Бога? У магов, волшебников, чародеев и прочих колдунов ассортимент не в пример богаче моего, хотя им нужны
особые заклинания и различные зелья, талисманы, амулеты…
Значит ли это, что если обхожусь без талисманов, то это сила святости? Или, напротив, темности?
Внизу проплывают участки земли, изуродованные чудовищными катаклизмами. Вестготии досталось куда больше, чем Сен-Мари. Там только
Ундерленды и частично Брабант отделены природой, а здесь чуть ли не каждое село смотрит на соседей через бездонную пропасть длиной в
десятки миль.
Некоторые скалы торчат настолько странные, словно вбитые в землю исполинские гвозди в сотни ярдов высотой с широкими расплюснутыми
шляпками. Я то и дело опускался и пролетал рядом, выворачивая шею так, что трещали позвонки, стараясь рассмотреть подробности во все
драконьи глаза.
Однажды чуть не поплатился: вылетела огромная стая мелких, но злобных тварей, полуптиц-полугарпий. Меня били, кусали, ухитрялись втыкать в
узкие щели между раздвигающимися костяными пластинками острые, как длинные шила, клювы.
Кожаные перепонки на крыльях, на что уж прочные, лопались с сухим щелкающим звуком. Я орал от боли и начинал падать, с трудом выравнивался,
залечивая раны, а на меня продолжали нападать и вырывать куски мяса, пока я не отдалился от их гнезд на полмили.
Перевалив через тонкую, но остро вздыбленную цепь гор, увидел далеко впереди роскошную долину без следов катаклизмов, пологие холмы, снова
долину, а дальше вон тот прекраснейший город, что кажется выстроенным на холме, но на самом деле просто каждое следующее кольцо домов выше
предыдущих, а в центре так вообще огромнейший палац из десятка зданий, вознесенных к небу…
Я перевел дыхание, какой же я молодец: и долетел благополучно, и не заблудился… Если кто и заметил, как я, растопырив натруженные крылья,
пошел планировать к земле, то очень издали, и вряд ли сунется проверить, что это за дракон…
Все четыре лапы ударились о землю, а затем и я бухнулся брюхом и даже мордой, клацнули зубы. С минуту отдыхал, проверяя, не поломал ли
кости при посадке, затем спешно начал перетекать в людскую личину, стало непривычно горячо, зато вроде бы пошло намного быстрее обычного.