– Здоровехонька, господин! А у нас уже трое умерли!
– Ну так и оставьте ее в покое! А дьявольским отродьем вы, очевидно, именуете этого беспомощного ребенка? Нечего сказать, достойный противник для целой толпы здоровых олухов!
– Да вы посмотрите, господин! Разве вы не видите? Он склонился в седле, протягивая руки, и жест его был столь властным и решительным, что мама послушно отдала меня ему. Это единственный эпизод того дня, который я помню сама, а не знаю со слов матери – надо мной склонилось лицо чужого мужчины. Никогда прежде никто, кроме мамы, не рассматривал меня так близко. В первый момент я испугалась, но тут он принялся осторожно ощупывать мои крылья, и я засмеялась – мне стало щекотно.
– Удивительно, – пробормотал он. – Такие большие… Значит, из‑за этого они и хотят тебя убить? – обратился он к маме.
– Да, господин.
Он задумался на какой‑то момент. Толпа истолковала это как нерешительность и подалась вперед. Но он вытащил из‑за пояса пистолет и наставил его на селян. Хотя в пистолете, разумеется, была только одна пуля – если он вообще был заряжен, – это подействовало. Недовольно ворча, наши преследователи попятились.
– У тебя есть муж или другие дети? – продолжал расспрашивать он.
– Нет, господин. Мой муж погиб в море, и Эйольта – наш единственный ребенок.
– Хорошо. Моя жена умерла, и мне нужна женщина, которая смотрела бы за домом и вела хозяйство. Если ты согласна, я увезу тебя в город.
Окруженная с трех сторон толпой погромщиков, могла ли мама раздумывать? Она лишь робко кивнула, опасаясь, что это предложение окажется жестокой шуткой. Но всадник молча помог ей вскарабкаться на круп своего тйорла, передал ей меня и вновь взялся за рога животного. Никто из селян не осмелился встать на пути скакуна; лишь какой‑то парень похрабрее в бешенстве прокричал: «Багровая Смерть придет за тобой!» – и тут же поспешил спрятаться за спинами соседей.
– У меня со смертью свои отношения, – усмехнулся всадник и дал шпоры тйорлу.
Романтики, вероятно, решили бы, что он спас мою мать, будучи очарован ее красотой; но хотя она действительно красивая – даже сейчас, а в те годы и подавно – вряд ли в такой версии есть хоть капля правды. Избитая, в разодранном платье, в тот момент она никак не выглядела очаровательной, да и до брачного сезона было еще далеко. Думаю, при всей внешней сумасбродности такого поступка за ним скрывался практический расчет – этот аньйо рассудил, что лучше всего взять в дом женщину, обязанную ему жизнью; рассуждение тем более резонное, что далеко не всякая женщина согласилась бы переступить порог этого дома, а переступив – не демонстрировать при каждом удобном случае, что пошла на великую жертву.
По пути они ни о чем не разговаривали. Он даже не спросил у мамы, как ее зовут. Часа через два они въехали в ворота Йартнара, столицы одной из одиннадцати ранайских провинций. Был уже поздний вечер, прощальные лучи солнца пробивались между зубцами городской стены, а голубой серпик Лийи, напротив, сиял высоко над северным горизонтом. Но Лийа в этой фазе давала слишком мало света, а фонари даже в таком крупном городе, как Йартнар, есть только на центральной улице, поэтому жители в большинстве своем спешили по домам, оставляя улицы их ночным хозяевам – ворам и грабителям. Лишь возле открытых всю ночь кабаков горели чадящие факелы, и поминутно хлопавшие двери впускали все новых и новых гуляк. Мама после всех потрясений, выпавших на ее долю в этот день, не слишком присматривалась к тому, что делалось на улицах, и потому не обратила внимание на тех горожан, что в испуге шарахались от их тйорла, узнав всадника, а если бы и обратила, то скорее приписала бы эту реакцию своему растрепанному виду… или моим крыльям.