Я смотрел в удивлении, но не успел отвести взгляд, надо же ехать дальше, как вдруг по металлическим стенкам пробежали извилистые трещины, будто по стене замка при сильном землетрясении. Сухо щелкнуло, затем еще и еще. Трещин стало больше, видно, как весь кокон сперва стал похожим на черепаший панцирь, а потом пластины отделились одна от другой, начали приподниматься, изнутри нечто рвалось наружу. Один кусок вывалился, за ним сразу выпятился мохнатый бок, высунулись длинные когтистые лапы.
Спустя минуту весь кокон развалился на части, уже не блестящий, а жалкий и сморщенный. Помятая бабочка вылезла совсем ошалелая, моргая от ослепительного для нее света, торопливо расправляет и сушит пока все еще свернутые, как мокрое белье, крылья. Крылья изумительной расцветки, таких дивных тонов, что природе самой не додуматься, как бы ее ни восхваляли антиглобалисты, здесь руку и талант приложили умелые дизайнеры homo sapiens.
Наконец крылья стали сухими и упругими, растопырились под солнцем, улавливая его мощь. Бабочка замерла, впитывая и запасая энергию для первого полета.
Я вздохнул, послал Зайчика вперед.
— Природа полна чудес, — объяснил я ему. — Но если будем щелкать хлебалом на всякую диковинку, никогда не доберемся до цели. Жизнь такова: либо — либо.
Из-под корней выглядывают мелкие зверьки, я сперва принял их за мышей, потом за гигантских мокриц. Под копытом Зайчика корень треснул, существо в панике ринулось прочь, волоча раздавленный зад, меня передернуло от омерзения.
Что за идиот экспериментировал с деревьями и лесными обитателями? То ли из тех безобидных идиотов, кто находит причудливый сучок и пытается сделать из него произведение искусства, то ли сумасшедший, пытавшийся создать новый вид искусства, меняя генокод лесных обитателей. Я еще понимаю создание разных крохотных фей, явно сотворенных из светлячков и фосфоресцирующих бабочек. Трудно ли, если знаешь, как менять генокод, но на кой хрен эти нелепые создания, что на чудовищ не тянут, а для милых зверьков слишком противненькие…
Впрочем, подумал я зло, еще есть такое понятие, как вкус. У некоторых вообще такой извращенный, что кошек заводят! Почему не мокриц, это не такой уж и сдвиг в психике, если сравнивать с кошатниками…
На громадной поляне торчат дольмены, как мне показалось издали, когда увидел поверх зеленых вершин странно скошенные коричневые колонны, но деревья раздвинулись, я выехал на поляну и придержал Зайчика.
Земля накрыта огромным скалистым плато, странно знакомым, а пять колонн… Дрожь пробежала по телу, мозг отказывался поверить, что это наполовину засыпанная ладонь с растопыренными пальцами. Загнутые кверху фаланги казались мне издали толстыми наклоненными колоннами, но теперь, вблизи, различаю даже четко вырезанные капиллярные линии.
Пес пронесся вперед, с разбегу запрыгнул на ладонь. Ветер сдувает листья с блестящего камня, отчетливо видны нестертые временем линии жизни и судьбы, на огромных пальцах множество черточек и линий, характерных для человека, уже пожившего и повидавшего. Гигантская ладонь, размером с теннисный корт, выглядит живой, так и кажется, что вот-вот сожмется…
— Бобик, — крикнул я предостерегающе, — ты бди!
Пес помахал хвостом, мол, за собой смотри, а я любого загрызу, пусть выкапывается. А если не загрызу, так напугаю, снова зароется уже с головой и ушами. Я пытался представить себе размеры всей фигуры, мозги скрипят и буксуют на месте, это что-то настолько циклопическое, что я просто не знаю, не понимаю, не верю, этого не может быть, потому что… да, потому.
Кажется, Гунтер рассказывал о погребенных городах и о том, как выкопали огромную яму, чтобы вытащить одну статую, а оказалось, что она установлена на крыше какого-то здания, наверняка многоэтажного. Так вот здесь эта статуя, даже если прямо на земле, будет повыше самых-самых небоскребов. В то, что нанесло земли, не поверю, не миллионы же лет промелькнуло, вот даже Геркуланум и Помпею быстренько откопали! Здесь какой-то могущественный колдун, как скажут, саму землю заставил двигаться, как морские волны: горы опускал, морское дно поднимал, так что глубоководные рыбы, никогда не поднимавшиеся к поверхности, оказывались пугающе близко к звездам.