В его затуманенном усталостью сознании мелькнула мысль, и через мгновение он уже взбирался на эту рукотворную гору.
Боль от напряжения была подобна боли от зубов хищника, впившегося в его бок. Он рискнул пробежать немного по ящикам и затем быстро опустился в пустое пространство между двумя старыми рамами для перевозки стекла. Места вполне хватало, чтобы опуститься до самой земли. Почти в полной темноте ему удалось различить еще большую черноту в пластиковой стене жилого дома. Он вытянул руки и стал ощупывать края отверстия в совершенно гладкой стене. Через мгновение он протиснулся через это отверстие и залег в изнеможении на сырой земле внутри. Острые камни впились в тело, но в течение некоторого времени он был настолько утомлен, что не был в состоянии что‑нибудь предпринимать, и просто лежал, едва дыша, пока толпа неиствовала снаружи, обезумев от безуспешных поисков.
Темнота успокаивала его, так же, как и слова матери, сказанные ею при расставании.
Кто‑то взбирался по ящикам как раз над ним, и это помогло ему понять, где он очутился: в небольшой полости под черной лестницей. «Интересно, – подумал он, – почему это прочный пластик был в этом месте разрушен?»
Лежа здесь, оцепенев от страха, он размышлял о своей матери – теперь уже мертвой, как сообщило радио. Мертвая! Она, конечно, не боялась смерти. Он давно знал, что она страстно желала дожить до того дня, когда она могла бы воссоединиться со своим мертвым мужем в тишине могилы. «Но я должна прежде всего вырастить тебя, Джомми. Отказаться от жизни так легко, так приятно, но я обязана сохранить тебе жизнь до той поры, когда кончится твое детство. Твой отец и я потратили все, что было у нас в жизни, на работу над его великим изобретением, и все окажется истраченным впустую, если ты не сможешь продолжать наше дело».
Он оттолкнул от себя это воспоминание, потому что от него у него в горле встал комок. Теперь уже его сознание не было столь затуманенным. Короткая передышка, должно быть, помогла ему. Но теперь он гораздо острее чувствовал, как досаждают ему острые камни, на которых он лежал, и терпеть боль стало гораздо труднее. Он попытался изменить положение тела, но место было очень узким.
Машинально он стал щупать камни одной рукой и сделал открытие. Это были пластиковые черепки, а не камни. Пластик, который упал внутрь, когда ударили по небольшой секции стены, и образовалось отверстие, через которое он и пролез. Было как‑то странно размышлять об этом отверстии, сознавая, что кто‑то еще – кто‑то там снаружи – думает об этом же отверстии. Шок от этой неясной мысли, донесшейся снаружи, пламенем обжег всего Джомми.
Испугавшись, он стал пытаться изолировать эту мысль и разум, который породил ее. Но вокруг было слишком много других разумов, слишком большое волнение. Переулок кишел солдатами и полицейскими, которые обыскивали каждый дом, каждый сарай, каждое строение. Из всего этого хаоса мыслей он уловил отчетливую, хладнокровную мысль Джона Петти.
– Вы говорите, что именно здесь видели его в последний раз?
– Он свернул за угол, – сказала женщина, – и затем как в воду канул!
Трясущимися пальцами Джомми стал извлекать черепки из влажной земли. Усилием воли он заставил успокоиться свои нервы и начал старательно и быстро заполнять отверстие, используя влажную землю для того, чтобы зацементировать ею куски пластика. Хотя он и понимал совершенно отчетливо, что эта работа не выдержит тщательной проверки.
И все то время, в течение которого он работал, он ощущал чью‑то мысль снаружи, хитрую и проницательную мысль, которая безнадежно смешивалась с диким потоком мыслей, бурлившим в его сознании. Кто‑то там, снаружи, не переставал думать об этом отверстии ни на секунду. Джомми никак не мог разобрать, то ли это мужчина, то ли женщина. Но мысль присутствовала все время, как дьявольская вибрация какого‑то изощренного разума.